Ор. Название: Julia Ried: Listening and Led (Pansy)
Перевод с английского: N/A
Глава: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 - 15 - 16 - 17 - 18 - 19 - 20 - 21 - 22 - 23 - 24 - 25 - 26 - 27
НЕВОСПОЛНИМАЯ УТРАТА
Итак, несмотря на уговоры пастора и доктора Дугласа, я поехала в Кодндорф. По дороге с вокзала в молитвенный дом я сильно замёрзла. Зал плохо отапливался и из-за резкого похолодания только наполовину был занят слушателями. Предчувствие чего-то ужасного наполнило моё сердце, и я напрасно пыталась освободиться от него. Господин Тиндалл то и дело шутил, стараясь развеселить меня, но фрау Тиндалл остановила его, пояснив, что два попечителя одновременно испортили мне настроение.
Я наблюдала за Каролиной Вебер, порхающей между нами в состоянии необузданной весёлости, и с затаённым страхом ждала, что с ней что-то случится из-за нас, вернее из-за меня, потому что я играла главную роль и если бы захотела, то наша поездка не состоялась бы.
Ах, почему я не послушалась? Впоследствии я часто задавала себе этот вопрос и каждый раз отвечала: потому что трусливо соглашалась с желаниями фрау Тиндалл, у меня не хватало мужества противостать ей. Я всегда внушала себе, что у меня крепкая воля, но когда приходили испытания, оказывалось, что её у меня совсем нет, — я поддавалась уговорам и позволяла управлять собой.
И вдруг я увидела в дверях доктора Дугласа. Казалось, весь вечер я только и ждала этого момента и тут же поспешила к нему.
— Вы ко мне? — не своим голосом спросила я.
— Да, — кивнул он. — Твоей маме нездоровится. Я получил телеграмму. Если ты поспешишь, мы можем успеть на десятичасовой поезд.
Его сообщение, как всегда, было лаконичным, рассчитанным на то, чтобы успокоить и в то же время поторопить меня. Я не сказала ни слова и, как оглушённая, пошла переодеваться.
Фрау Тиндалл помогала мне с присущей ей ловкостью. Я заметила, что лицо её стало бледным. Её слова, произнесённые шёпотом: «Нам не надо было ехать! Я знала это! Я знала это!» — тяжёлым грузом легли мне на сердце.
Наконец я была готова. Доктор Дуглас терпеливо ждал меня у саней и, как только я села, крикнул кучеру: «Вперёд!» Лошади пустились вскачь. Доктор Дуглас накинул на меня тулуп и время от времени поторапливал извозчика:
— Быстрее, пожалуйста, нам нельзя терять ни минуты! Мы ещё не доехали до вокзала, как услышали протяжный гудок локомотива.
— Опоздали, — возница отпустил вожжи. — Поезд сейчас отправится.
— Ещё есть несколько минут в запасе, — возразил доктор. — Мы должны сделать всё возможное! Поезжайте быстрее! Если мы успеем, я хорошо заплачу вам!
Вдруг мне в голову пришла ужасная мысль, и я, судорожно схватив доктора Дугласа за рукав, спросила:
— Скажите, мама умерла?
— Нет-нет! Она серьёзно больна, а больные всегда переживают, когда приходится долго ждать. Во всяком случае, нужно постараться как можно быстрее приехать к ней.
Повернув за угол, мы въехали на станцию. Дежурный стоял на перроне и, как только увидел нас, дал знак к отправлению.
— Я думал, вы не успеете, — улыбнулся он и уже серьёзно добавил: — Три минуты опоздания...
— Спасибо вам! — поклонился доктор Дуглас. — Никто не знает, что значат эти три минуты!
Беспокойство охватывало меня всё больше и больше. Доктор не зря спешил именно на этот поезд. Ведь он хорошо знал, что в двенадцать идёт ещё один. При пересадке в Веймоуте доктор Дуглас сел со мной в поезд, а не остался, как я думала, чтобы следующим поездом возвратиться в Ньютон.
— Вы едете со мной до конца? — удивилась я.
— Да.
Это подтверждало подозрение, что мама при смерти, потому что у доктора Дугласа остались в Ньютоне тяжелобольные.
— Мои родные просили вас приехать? — допытывалась я.
— Нет, по крайней мере, не в качестве врача, — покачал он головой. — Просто я не хочу оставлять тебя одну.
— Дайте мне, пожалуйста, телеграмму!
— Я в спешке забыл её дома.
— А что там было написано?
— Только пять слов: «Мама сильно больна, привези Юлию». Теперь ты знаешь столько же, сколько и я. Одно скажу: она находится в руках Божьих.
Это была долгая ночь, полная горьких предчувствий. Иногда я засыпала на какое-то время, но пробуждалась в слезах, потому что во сне видела мёртвое лицо матери.
Ранним утром мы приехали в Нью-Хейвен. Солнце приветствовало нас яркими лучами, но я почти не замечала окружающей красоты. С каким восторгом я думала о первой поездке в этот прелестный уголок, и как мне было тяжело сейчас!
Наконец сани остановились возле дома доктора Ван-Андена. Доктор Дуглас помог мне сойти, и мы тут же оказались у открытой двери. Незнакомый мужчина указал на лестницу:
— Поднимайтесь сразу наверх!
— Куда? — кинулась я, стараясь освободить свою руку.
Но доктор Дуглас крепко держал меня.
— Юлия, постарайся не плакать! Подумай, как важно именно сейчас быть спокойной!
Мы осторожно поднялись по лестнице и вошли в уютную комнату, в точности описанную мне в письмах. И тут я увидела мамочку. Она лежала на кровати и как-то неестественно смотрела вверх.
Доктор Ван-Анден предупреждающе поднял палец и чуть слышно прошептал:
— Несколько минут назад она отошла в вечность... Услышав это, я потеряла сознание, а когда пришла в себя, то увидела, что моя голова лежит на груди матери. О, это было ужасное пробуждение! Никогда не забуду это мгновение и последующие печальные дни! О, мама, мама! Как я пренебрегала тобой! С какой лёгкостью я бросала на ветер все твои поучения и увещания!
О, как мне хотелось услышать её голос, увидеть нежный, любящий взгляд и сказать: «Мамочка, милая, прости меня!» Однако всё это было уже невозможным. Вдвое тяжелее стало мне, когда я услышала, как доктор Ван-Анден говорил доктору Дугласу:
— Если бы вы приехали скорым поездом! Я так ждал вас. Почему вы задержались? До обеда мама была в полном сознании и разговаривала с нами. Она сильно хотела видеть Юлию...
Я заговорила каким-то глухим, незнакомым голосом, и оба доктора вздрогнули.
— Вы говорите о поезде, который идёт в восемь вечера из Ньютона?
Доктор Дуглас кивнул.
— Если бы мы успели на него, я застала бы маму живой? Доктор Дуглас нагнулся ко мне и участливо прошептал:
— Юлия, Господь знает всё. Он бесконечно милостив к нам, успокойся! Я так же тихо ответила:
— Ах, я не перенесу этого! Я никогда не прощу себе!
Сади отнеслась ко мне с особенной любовью. Она много рассказывала о маме, о том, как сильно она переживала обо мне в последние недели, как боялась, что я переутомлюсь и буду тосковать по дому и особенно по ней. Сади и не подозревала, что её слова, как меч, вонзались в моё сердце, причиняя невыразимую боль. Для неё это были дорогие воспоминания о материнской любви и заботе, для меня же — горькое свидетельство, что материнское сердце страдало и мучилось, в то время как я совсем забыла свои дочерние обязанности.
Доктор Дуглас отвернулся от нас и сделал вид, что ничего не слышит. Когда же Сади рассказала, как мама переживала, что от меня нет писем, он тут же спросил:
— Разве вы не получали мою телеграмму?
— Получали, — подтвердила Сади. — В ту ночь мама впервые спокойно уснула, а до этого не могла спать, так как ей казалось, что Юлия в страшной опасности. Мы уже хотели вызвать Юлию, чтобы мама успокоилась, но в это время пришла телеграмма...
— Зачем вы отправили телеграмму? — расплакалась я.
— Юлия, любящим Бога всё содействует ко благу! — стал утешать меня доктор Дуглас. — Не убивайся так сильно, уповай на Господа! В вечности мы встретимся с твоей мамой.
— Но я не люблю Его!
В тот момент я действительно поняла, что не люблю Бога и столько времени обманывалась, считая себя христианкой. И только горе заставило меня посмотреть на себя и проверить своё отношение к Богу.
Незабываемой осталась забота Альфреда. Особенно запомнились мне его серьёзные, искренние молитвы. Мысли о том, что Сади и Альфред совсем другие, чем я, и что мама последние дни жизни могла быть с теми детьми, которые приносили ей радость, утешали меня.
В день похорон, рано утром, Сади зашла в мою комнату и, нежно обняв меня, спросила:
— Юлия, что ты сегодня наденешь? Мы об этом ни разу не поговорили!
— Не надо, Сади, — порывисто перебила я. — Мне противно говорить об этом.
Сади удивлённо посмотрела на меня. Она, конечно, не знала, что в последние месяцы размышления о нарядах . Они похитили мой внутренний покой, а желание выглядеть красиво, как злой дух, наполняло меня.
— Ты не будешь против, если я приготовлю для тебя одежду? — спустя некоторое время спросила она.
— Нет. Мне всё равно, что надеть.
После похорон я осталась у Сади ещё на две недели, чтобы немного отдохнуть, так как доктор Дуглас утверждал, что я нуждаюсь в покое. Не могу сказать, что я действительно отдыхала, потому что полное безразличие, которое овладело мной, нельзя назвать отдыхом.
«Лучше бы я сама легла в гроб, — думала я с горечью. Для чего мне дальше жить? У Сади есть муж и дом. Альфред поглощён работой, к тому же он преподаёт в воскресной школе и опекает нескольких бедных мальчиков. Он не нуждается во мне. А мама лежит на кладбище...»
Я часто ходила на кладбище и подолгу сидела у могилы, совсем не думая, что мама на небе. В то время небо было для меня ужасно далёким, и я видела только могилу.
Оглядываясь назад, я удивляюсь, что Господь сохранил меня в здравом уме. Теперь я хорошо понимаю, как тяжело неверующим переживать разлуку с родными. Да, всё было бы совершенно по-другому, если бы я жила в тесном общении с Господом! Я печалилась, как не имеющая надежды, как незнающая, что Христос Иисус воскрес из мёртвых и Его дети тоже воскреснут для вечной жизни. Тогда в своём горе я всё позабыла. И только потому, что Иисус Христос не был моим Другом, я не могла склонить на Его грудь свою усталую голову.
И всё же... и всё же я знаю теперь, что всё это время Бог крепко держал меня за руку, иначе я погрузилась бы во мрак отчаяния и никогда не смогла бы выбраться из него.
