Ор. Название: Rainbow Garden (Patricia St. John)
Перевод с английского: N/A
© Фриденсштимме 1992
Серия: По Следам Веры 5
Глава: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 - 15 - 16 - 17 - 18 - 19 - 20 - 21
ПУТЬ, ВЕДУЩИЙ ДОМОЙ
Поскольку кризис моей болезни прошел, я стала быстро поправляться, и моя мама могла опять возвратиться к своей работе. В то утро, когда она собиралась уезжать, я в первый раз затронула тему о рождественских каникулах.
— Мы уедем из Франции в ноябре, дорогая, — сказала мама, — и как только мы будем в Англии, я сразу приеду к тебе на выходные. А через несколько недель ты будешь со мной дома. А на рождественские праздники у меня будет отпуск на две недели. Какая радость опять быть вместе!
Я лежала, не шевелясь. Я не хотела обижать маму, но она должна же как-то понять меня. Я рада была встрече с ней, но настоящий мой дом был здесь, в деревне, у Жаннет и Филиппы. Я не могла вернуться в Лондон и там жить. Но я не знала, как ей все это объяснить. Я еще была очень слабой после болезни. Слезы застилали мне глаза, я чувствовала, что мои губы дрожат.
Мама пристально смотрела на меня, лицо ее покраснело. Наступила долгая неловкая пауза.
— Ты не хочешь ехать домой? — спросила она слегка удивленным ровным голосом. — Тебе хотелось бы остаться здесь и провести Рождество с семьей Овен? Они, кажется, все сильно любят тебя. Поступай, как хочешь.
Это было как раз то, чего я все время ждала, но почему-то я не могла вполне этому обрадоваться. Я не знала, сердится ли мама или только опечалена, но я ей ничего не могла объяснить, потому что слишком волновалась. Я лежала с несчастным видом, комкая в руках простыню.
— Хорошо, — проговорила мама, — ты только скажи, и будет так, как ты хочешь.
— Я... я не знаю. Я спрошу тетю, — прошептала Я. — Я скажу тебе потом, мама.
— Очень хорошо, — ответила мама холодно, — только решай быстрей, чтобы я заранее все могла запланировать. — Она взглянула на часы и зевнула. — Мне пора идти. Ну, до свидания, дорогая, поправляйся скорее. Через несколько недель мы опять увидимся.
Она слегка поцеловала меня и повернулась, чтобы уйти. Но у самой двери ее остановила сестра, и я заметила на ее лице слезы. Я зарылась лицом в подушку, накрылась простыней и безудержно заплакала. Если бы меня спросили, почему я плачу, я бы не смогла ответить.
"Я попрошу тетю объяснить ей все, — решила я. — Она сможет помочь маме понять". Так я успокоила себя. Мое здоровье с каждым днем укреплялось. Однажды утром доктор задержался у моей, кровати и сказал, что, по его мнению, меня можно выписывать. Моей тете сообщили, что меня можно забрать на следующий день после обеда. Никогда не забуду тот день, когда я уходила домой из больницы. Мне разрешили встать после завтрака. Я упаковала все свои вещи и потом ходила, прихрамывая, по всем палатам, прощаясь со всеми больными, потому что я была единственной маленькой девочкой здесь и потому стала всеобщей любимицей. Потом я опустилась в кресло, обедать я не могла, потому что была слишком взволнованна. Я сидела, не отрывая глаз от часов, ожидая половины третьего. Потом я стала смотреть на дверь и, казалось, прошла целая вечность, пока она открылась... И я увидела розовое улыбающееся лицо Жаннет, за ней вошла миссис Овен, потом Питер. Все они выглядели такими же взволнованными, как и я.
Медсестра проводила нас до машины и помахала мне рукой. Наконец мы выехали за ворота в мир, который я не видела около месяца, потому что из больничных окон были видны только аккуратные газоны и кирпичные трубы. Мы ехали домой через луга. Повсюду чувствовалось дыхание осени. Я заметила, что папоротник на холмах пожелтел, рябины все были увешаны ягодами, а в садах коттеджей ярко пламенели георгины. Казалось, что это был новый мир, а я — новый ребенок, заново рожденный в эту красоту и свободу.
Мистер Овен, Блодвен, Джонни, Франческа, Робин, Люси и Воллер — все стояли у ворот, а над ними развевалось белое знамя с неровно пришытыми красными буквами: "Добро пожаловать домой!" Их бурное, шумное приветствие, должно быть, потрясло весь округ. Каким-то образом мы все вместе вошли через калитку, и много ласковых маленьких рук потянули меня по тропинке к дому, потом через парадный вход вовнутрь, где меня ожидал другой сюрприз. Стол был накрыт, как на праздник, а комната представляла собой море поздних алых роз. На кушетке у окна лежала Филиппа, рядом сидела ее мама.
Такси, на котором мы приехали, сначала привезло их, потому что Филиппа обязательно хотела присутствовать в семье Овен по случаю такого великого дня. Это был замечательный вечер, лучше, чем Рождество, как заметил Джонни. У нас были сэндвичи с ветчиной, шоколадные бисквиты, фруктовый салат и большой пирог, испеченный Блодвен при участии Жаннет и Франчески, которая написала на нем круглыми конфетами: "Добро пожаловать, Элинор". Мы говорили и говорили, потому что было так много тем для разговоров. Хотя мы все слышали о приключениях друг друга от других, однако нам хотелось опять все услышать из собственных уст.
Питер был строго наказан за соучастие в моем несчастном случае, и он неохотно возвращался к воспоминаниям о случившемся. Но в конце концов его убедили рассказать. Предполагая, что я вернулась домой, он украдкой продолжал следовать через болото за тем человеком так, чтобы все время слышать бряцание в его мешке. Он преследовал его до небольшой деревушки ткачей у главной дороги, где мужчина попытался скрыться от своего преследователя и зашел в трактир. Но когда Питер, выжидая его, крутился невдалеке, его подобрал мистер Овен, возвращавшийся с Франческой домой. Они вместе заехали в местный полицейский участок и рассказали обо всем случившемся начальнику полиции, который пообещал заняться этим делом. Ему немного было известно о том человеке. Потерпевший крушение в жизни, он пытался зарабатывать себе на жизнь тем, что ходил по соседним фермам в горах и паял кастрюли, ведра, сковородки. Полиция последнее время следила за ним, но никто не давал отрицательных показаний.
После этого мистер Овен рассказал, как мужчина наблюдал за ними из окна пивной. Он, безусловно, мог бы укрыться, если бы не пошел к озеру искать мистера Овена, который звал и искал меня у входа в долину, но пастух, увидев его, уже спустился вниз за полицией. Всю долгую ночь, которую я проводила в беспокойном сне, они оба просидели на полу при мерцающем свете огня в камине и переговорили о многих вещах. Мужчина поведал ему всю свою грустную историю: он был нежеланным сыном, воспитывался отцом-пьяницей и вскоре вступил на плохой путь. Он женился, но жена ушла от него, забрав единственное существо, которое он любил, — его маленькую девочку. Он уже раз был в тюрьме, вышел оттуда больным, безработным и не имел человека, который мог бы ему помочь. С тех пор жизнь стала для него жестокой, безнадежной борьбой за существование. Он устал от всего и готов был сдаться. Он не утаил, что ограбил дом. Серебро он продал, а одеяла были у него. В одно из них была завернута я.
Потом он и мистер Овен вместе пошли в полицию, его присудили к заключению на три месяца. Он пошел туда спокойно, зная, что теперь у него есть друг, который будет все время рядом, и будет ждать его в тот день, когда тюремные ворота для него откроются. Мистер Овен обещал писать ему каждую неделю и навещать его раз в месяц и уже подыскивал ему доброго хозяина и подходящую работу. Некоторое время мы молча сидели, думая о нежданном ребенке, о том мужчине, в одиночку пробивавшемуся в жизни, без друзей, а теперь одиноко сидевшем в камере. И, возможно, каждый из нас вознес благодарность Богу за всю любовь, безопасность и кров, которые Он так щедро подарил нам.
Я посмотрела на счастливых, здоровых детей, на хорошую пищу, на теплую одежду, на вечерний свет, струившийся в окна, и у меня возник вопрос; почему нам дано так много хорошего? Почему оно дано не всем?
Потом наступила моя очередь рассказать о своих приключениях, они были самыми волнующими. Думаю, что мы могли бы проговорить всю ночь. но миссис Овен решительно заявила, что для первого дня я себя слишком переутомляю и мне немедленно надо идти спать. Все подошли к лестнице и смотрели, как я поднималась с больной ногой, и последнее, что я видела, были розовощекие улыбающиеся лица, желающие мне спокойной ночи. Только зайдя в спальню и опустившись на кровать, я заметила, как я все-таки устала.
Миссис Овен помогла мне раздеться и ушла, чтобы принести горячий напиток. Как прекрасно опять оказаться в своей маленькой комнатке и знать, что, проснувшись утром, я увижу за окном буковые деревья с пожелтевшими листьями и рядом спящую Жаннет. И тут опять возникла тревожная мысль: "А что, если придется все это оставить? А что если мне надо будет вернуться в Лондон? " Нет, я не уеду отсюда. Это мой дом. И мама сказала, что я могу поступить как хочу. И вот теперь настал момент откровенно все выяснить. Миссис Овен сидела на моей кровати, пока я пила свое лекарство, потом я прямо приступила к интересующей меня теме.
— Тетя, — быстро сказала я, — я не хочу возвращаться в Лондон. Я хочу остаться здесь и провести Рождество с вами, и ходить в школу с Жаннет. Вы можете объяснить это маме? Потому что она сказала, что я могу делать, что хочу. А она всегда сможет приезжать сюда и навещать меня.
Миссис Овен выглядела обеспокоенной, что меня очень удивило, потому что мне все казалось совершенно простым и ясным.
— Я не могу сказать ей об этом, — ответила она. — Если ты действительно хочешь здесь остаться, ты должна ей сама это сказать. Вам надо обо всем переговорить между собой. Конечно, мы все очень желаем, чтобы ты осталась. Нам будет недоставать тебя, но, видишь ли, ты для матери все, что у нее осталось. Ты когда-нибудь задумывалась о том, какой она будет одинокой без тебя?
Я молчала. Я не думала, как это отразится на маме. Для меня имело значение то, что касалось меня. — Думаю, что нам не следует решать этот вопрос прямо сейчас, — сказала миссис Овен спокойно, — надо подумать об этом. Не забывай свой золотой стих. Господь Иисус предусмотрел путь для каждого и для тебя. Попроси Его очень ясно указать тебе путь, потому что только идя твоим путем, ты найдешь полноту радостей.
Она поцеловала меня и вышла, а я уткнула лицо в подушку и помолилась. Но я не просила указать мне путь жизни. Я только сказала: "Пожалуйста, пожалуйста, позволь мне остаться здесь, потому что я никогда не смогу быть счастливой в Лондоне".
Осень была теплой и сухой. Я удивительно быстро поправлялась. К концу октября с ноги сняли гипс, и я опять могла ходить в школу. Буки стали бурыми и желтыми, мы бегали по опавшей листве и зарывали в ней друг друга. Поспела ежевика, и по свободным субботним дням мы опустошали ее кусты . Блодвен варила ежевичное варенье, а Питер был занят сбором фруктов и ягод для музея.
Я опять могла взбираться на гору и посещать Филиппу и с нетерпением ждала этих посещений, потому что Филиппа действительно сильно изменилась. Однажды поздно вечером, когда мы все были в лагере, она пришла к Иисусу, попросила Его простить ее, сделать Своим дитем и войти в ее сердце. Он научил ее, что настоящее счастье заключается в том, чтобы делать других людей счастливыми и чтобы отдавать, а не брать. И день за днем она вела мужественную постоянную борьбу сама с собой, чтобы не капризничать, не обижаться, не быть эгоисткой и одерживала победу над своей злостью и самолюбием. Теперь она усердно готовила свои уроки, научилась вязать и всегда думала о том, как бы помочь другим. Мистер Овен часто навещал ее и рассказывал о жизни прихожан. Она начала вязать крошечные башмачки для самых маленьких и печатать короткие письма и стихи для больных или огорченных. Ее мама радовалась такой перемене в дочери и, к моему удивлению, связывала это каким-то образом со мной.
Однажды в холодный ясный день в конце октября, я сидела на подоконнике, разговаривая с Филиппой. Клумбы пестрели от массы маргариток и хризантем. Филиппа создавала сад из множества веточек и мха. Наступил вечер. В это время я обычно уходила домой.
— Элинор, — внезапно произнесла Филиппа, — когда тебе надо будет возвращаться к маме в Лондон?
Прежние страхи заполнили мое сердце, потому что октябрь подходил к концу, и скоро должна была приехать мама. Но я как-то чувствовала, что все будет хорошо. В конце концов, она ведь разрешила мне поступить так, как я хочу.
— Я не поеду в Лондон, — ответила я. — Мама сказала, что я могу сама решать. И я собираюсь остаться здесь. Я не буду счастлива в Лондоне.
Ясные голубые глаза Филиппы, которые, казалось, иногда видели гораздо больше, чем я хотела бы, смотрели прямо на меня с презрительным удивлением.
— Но постой, — воскликнула она, — ты говорила мне раньше, что когда я буду принадлежать Иисусу, я буду счастлива даже с больными ногами, и я поверила тебе. Но ведь больные ноги намного хуже, чем Лондон.
Ее слова прямо попали в цель. Я не знала что ответить, хотя и пыталась найти какое-то оправдание.
— Но если я возвращусь в Лондон, некому будет помогать мне следовать за Иисусом, — сбивчиво объснила я. — Мама мало, что знает из Библии.
— И моя мама тоже, — твердо сказала Филиппа. — Но она очень рада, что я перестала сердиться и капризничать. Я сказала ей, что я изменилась, потому что знаю об Иисусе. И теперь она думает, что Библия должна быть очень хорошей книгой, и читает ее вместе со мной. Но все равно, Элинор, я надеюсь, что ты не уедешь, потому что я страшно буду скучать по тебе.
— Ну, это еще решено не конкретно, — медленно ответила я, поднимаясь.
Мне в голову пришли новые мысли, и я чувствовала, что мне надо уйти и обдумать их. Я поспешно простилась, но домой не пошла. Я поднялась на овечье пастбище, уселась на корни могучего бука и, обхватив ноги руками, всматривалась вдаль, вдыхая запахи чистого октябрьского вечера.
Прямо передо мною были золотые леса, а ниже — коричневые вспаханные поля. Один пахарь шел за лошадьми, переворачивая последнюю борозду. Позади него кружили чайки, и последние лучи солнца целовали их крылья. А еще ниже — прозрачное море сливалось с бледным вечерним небом. Это был мой дом, обширная плодородная земля, которую я научилась любить. Как же мне оставить ее?
Я обернулась и посмотрела назад. Далекие горы казались в этот вечер очень близкими. И на одной из них я различила единственную тропинку, извивающуюся через камни между пожелтевшими папоротниками. Она, казалось, вела прямо на вершину гребня и терялась там в заходящем солнце. В этот момент в моем уме промелькнуло все, что я слышала о моем стихе: "Ты укажешь мне путь жизни" — путь, который приготовил для меня Иисус — "пред лицем Твоим" — идя по тому пути вместе с Иисусом, вложив свою руку в Его, — это "полнота радостей", и мне показалось, что я слышу укоряющий голос Филиппы: "Ты говоришь, что не могла бы быть счастлива в Лондоне...".
— Господь Иисус, — прошептала я, — укажи мне путь. Я очень хочу его узнать.
И пока я сидела, ожидая ответа, я вспомнила мою маму, красивую, умную, способную маму, которая уехала во Францию, устраивала вечера, летала на самолетах и, казалось, всегда знала, что делать и как делать. И все же в больнице она была очень растерянной. Я вспомнила ее испуганное лицо и то чувство, будто мама потерялась в тумане и я должна была протянуть свою руку и повести ее домой. У нее больше никого не было. Семья Овен имели друг друга, но у мамы была только я.
Я снова посмотрела на тропинку. Солнечный закат померк, и больше я не могла видеть, куда она вела. Над всем царили мирные, синие сумерки, скоро появятся звезды.
Я повернулась и пошла вниз с холма, все еще немного прихрамывая. В сгущающихся сумерках я увидела две фигуры, идущие мне навстречу через поле. Миссис Овен искала меня, а толстенькая Люси ковыляла рядом. Мы встретились около первого бука, и я взяла ее за руку .
— От твоей мамы пришло письмо, — сказала миссис Овен немного неуверенно. — Она приезжает в субботу, чтобы поговорить с тобой и решить кое-что.
Я взглянула на нее и с полной уверенностью сказала:
— Хорошо, я рада, что она приезжает. Я возвращаюсь в Лондон в конце семестра и останусь с мамой.
Наступило минутное молчание. Миссис Овен, возможно, ожидала пояснений, но мне больше нечего было сказать.
— Ты это узнала?.. Это твой путь жизни? — мягко спросила она наконец. Я кивнула.
— Значит, ты найдешь полноту радостей, — продолжала она, наклоняясь, чтобы поднять Люси. И так, держась за руки, мы шли домой через темные поля, а впереди, из окон дома пастора, лился приветливый теплый свет.
