Ор. Название: Rainbow Garden (Patricia St. John)
Перевод с английского: N/A
© Фриденсштимме 1992
Серия: По Следам Веры 5
Глава: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 - 15 - 16 - 17 - 18 - 19 - 20 - 21
"ВЫ НЕ СДЕЛАЛИ ЭТО МНЕ"
Каникулы проходили быстро. Я заметила, что стала такой прилежной и такой счастливой, как никогда прежде. Я становилась сильнее и выносливее, могла взбираться на деревья и не отставала от других, когда они бежали наперегонки. Я уже не считала их игры глупыми, напротив, они начали меня увлекать. Кроме того, красота весны в деревне тоже захватывала меня. Я сильно заинтересовалась гнездами и дикими цветами. Жаннет никогда не уставала учить меня их названиям, и Питер любил проявлять свои знания, так что я была на пути к становлению настоящим натуралистом.
Потом еще Филиппа. Дети делали все возможное, чтобы ей было весело, но, как ни странно, она привязалась ко мне и, казалось, предпочитала мое общество кому-либо другому. Возможно, потому что мы обе были единственными детьми в семье и обе имели небольшие тайны и причуды, чего не могли понять дети с большой семьи. А, может быть, это было потому, что я была менее энергичной, чем другие, и мне легче было спокойно сидеть на одном месте. Как бы то ни было, я была довольна, что впервые в жизни я была любимицей, и посещала Филиппу каждый день. Я продолжала работать в саду. И миссис Томас выделила мне кусочек земли, где я могла сама выращивать цветы. Я очень обрадовалась этому и постоянно работала там, а Филиппа в это время лежала рядом на коврике на траве. Но когда земля была готова и семена посеяны, ничего другого не оставалось, как только ждать.
На следующий день я с семьей Овен отправилась на пикник, а на другой день мы втроем ездили на ; велосипедах вдоль берега в поисках яиц чайки. И так получилось, что я смогла пойти к Филиппе только вечером на третий день.
Она лежала у открытого окна, я перепрыгнула через подоконник и села к ней на кушетку. Она, казалось, совсем не рада была моему приходу и даже сначала не отвечала мне, когда я с ней заговорила.
— В чем дело? — сердито спросила я ее. — Если ты не хочешь разговаривать со мной, я уйду.
Она повернулась ко мне лицом, ее большие голубые глаза были полны слез.
— Почему ты не приходила? — прошептала она дрожащим голосом. — Я ждала целых два дня, совершенно одна, а ты просто забыла обо мне. Тебе все равно, что я одна...
— Нет, не все равно! — ответила я довольно нетерпеливо. — Я совсем не забыла о тебе. Просто мы были заняты. Я очень сожалею, очень, Фил, но мы ходили в пещеры и потом к морю; Питер и Жаннет хотели, чтобы я пошла с ними и... Я остановилась, потому что она уткнулась своим бледным личиком в подушку, горько всхлипывая, и сквозь рыдания произносила: — А я больше ничего не смогу делать. Я навсегда достанусь калекой... никто никогда не захочет быть моей подругой! О, я хотела бы умереть!
Теперь я по-настоящему почувствовала жалость к ней и обняла ее за плечи;
— Я буду твоей подругой. Фил, — произнесла я, весьма опечаленная. — Только я должна иногда быть и с другими. Мне ужасно жаль, что ты калека, и я буду приходить, как только смогу. Но ты не должна сердиться, если я иногда не смогу прийти, потому что скоро начнется школа, и я буду очень занята уроками. Но я обещаю, что сделаю все возможное. — Разве тебе не нравится приходить ко мне? — спросила Филиппа, — поворачиваясь ко мне, трогательно шмыгая носом.
— Нравится, — ответила я, — но мне хочется что-то делать и с Жан. — Мне начинало казаться, что Филиппа довольно эгоистична.
— О, я знаю, ты любишь Жан гораздо больше, чем меня, — возразила Филиппа и опять уткнулась лицом в подушку.
И, может, потому, что я никогда сама не болела, или потому, что никто меня не научил заботиться о других людях, я вскоре потеряла терпение и пошла домой, сказав на прощанье, что вернусь, когда она будет в лучшем настроении.
Вскоре после этого начался летний семестр, и я стала очень занятой. Я перестала наслаждаться обществом Филиппы, потому что она большую часть времени при встрече тратила на упреки и жалобы по поводу моих редких посещений, и мы часто ссорились. Я совсем забыла о том, что я тоже не так давно чувствовала себя оставленной и жалела себя, хотя у меня к тому было гораздо меньше оснований. Я не привыкла заставлять себя делать то, что мне не нравилось, и мои посещения становились все реже и реже. Жаннет делала все возможное, но она тоже довольно устала от постоянных вопросов на счет меня: где я и почему не приходила.
Однажды после обеда, когда мы ехали домой на велосипедах, Жаннет довольно озабоченно сказала мне:
— Она любит тебя гораздо больше, чем меня.
— Не понимаю, к чему это? — сердито ответила я. — Она такая избалованная и эгоистичная. От нее только и слышишь упреки — почему ты не приходишь каждый день. Она же не может требовать от меня, чтобы я только сидела с ней и ничего другого не делала.
Жаннет молчала. Потом вздохнула и задумчиво произнесла:
— Это должно быть ужасно — никогда не быть в состоянии бегать. Иногда я думаю, Элинор... Мне бы хотелось, чтобы мы рассказали ей об Иисусе. Тогда она была бы намного счастливее. Папа много беседовал с миссис Томас, но она не хочет приходить в церковь, и Филиппа никогда не молится и не читает Библию. Миссис Томас говорит, что если бы Бог действительно был, Филиппа не стала бы калекой. И она не хочет, чтобы с ней беседовали на религиозные темы. Я слышала, как папа рассказывал это маме, но не говори это никому, потому что они не знают, что я подслушала.
Я почувствовала некоторую неловкость, потому что об этом я уже тоже думала. Но я знала, что бесполезно говорить Филиппе об Иисусе, поскольку я ссорилась с ней, была нетерпеливой и не желала посещать ее. Я вспомнила слова Жаннет в тот вечер, когда я стала христианкой: папа сказал, что бесполезно было бы говорить тебе... потому что мы такие эгоисты.
Да, надо будет хорошенько подумать обо всем, но не сейчас, потому что мы уже подъезжали к дому , и я была очень голодная. Я ворвалась на кухню, где был накрыт стол к чаю, съела пять толстых бутербродов с джемом и выпила четыре чашки чая. Миссис Овен посмеялась надо мной.
— Элинор, — сказала она, когда я встала из-за стола, — придется тебя взвесить. За пасхальные праздники ты прибавила несколько килограмм, и я думаю, что мама не узнает тебя. Деревня идет тебе на пользу. Думаю, что тебе придется остаться с нами навсегда.
Я ухмыльнулась и выскользнула из комнаты. Я побежала вприпрыжку мимо белоснежных майских деревьев, отбрасывавших длинные вечерние тени, через поля, вверх по холму, где маргаритки и лютики уже начинали закрывать свои лепестки. Всю дорогу я кружилась и скакала, потому что никогда раньше не ощущала себя такой сильной и бодрой. Да, миссис Овен была права; деревня шла мне на пользу, и я никогда, никогда не вернусь опять в Лондон. Мне хотелось видеться с мамой время от времени, но она должна приезжать сюда и навещать меня здесь, в этой стране света, песен и красок.
Я предстала перед окном Филиппы, порозовевшая и запыхавшаяся, и застыла на месте при виде ее бледного расстроенного личика. Пахучий чай и тарелка с пирожными стояли рядом с ней нетронутыми. Я села спиной к ним, потому что при виде их у меня побежали слюньки.
— Почему ты не пришла вчера? — начала Филиппа, как обычно. — Я ждала тебя весь вечер.
— Было слишком много уроков, — коротко ответила я, — и сегодня мне нельзя долго задерживаться. Мы вернулись из школы только полпятого, потому что играли. Знаешь, Филиппа, мы начали играть в теннис, это очень интересно!
— О, как бы я хотела играть в теннис! — вздохнула Филиппа, — или даже ходить в школу! Это ужасно скучно все время учиться одной. Скажи, Элинор, какие у тебя предметы? Интересно, они такие же, как у меня?
Хоть раз она, казалось, желала выслушать меня вместо того, чтобы все время жаловаться и роптать, и потому я весело болтала некоторое время. Мы ладили лучше, чем обычно, и я решила, что сейчас лучшая возможность рассказать ей об Иисусе.
— А какой предмет тебе больше всего нравится? — спросила она, когда я на минуту замолчала, обдумывая как начать.
— Ну, — ответила я неуверенно, — мне вообще нравятся все предметы, но то, что мне больше всего нравится, это совсем не школьный предмет. Это такой урок, который Жан и я делаем вместе до завтрака. Мы вместе читаем Библию, выбираем текст на день и записываем его, и это как-то помогает нам весь день. А ты когда-нибудь читала Библию, Фил?
Она отрицательно покачала головой и посмотрела на меня с некоторым любопытством.
— Миссис Овен однажды говорила со мной об этом и дала мне книгу с библейскими историями, — сказала она, — но мама говорит, что Библия не для детей, и мне тоже она казалась ужасно скучной, когда мы читали ее на уроке религии. Тебе она действительно нравится, Элинор?
Я молча кивнула.
— Когда-то мне она не нравилась, как и тебе, — сказала я, — и моя мама ни разу не говорила мне о ней. Я думала, что это просто большая, черная, скучная книга с длинными непонятными словами. Я думала так, пока не приехала в дом Овен. Потом однажды что-то произошло.
— Что? — спросила Филиппа, серьезно глядя на меня своими большими глазами.
— Ну, — ответила я медленно, не зная, как ей лучше объяснить, — я сделала что- то очень плохое и чувствовала себя несчастной и испуганной и убежала в лес. А мистер Овен искал меня и когда нашел, мы очень долго сидели в лесу. И он сказал мне, что если я расскажу Иисусу о своих неправильных поступках, Он простит меня и очистит меня, и сделает меня Своим дитем, и я всегда буду принадлежать Ему.
— А что произошло потом? — спросила Филиппа, затаив дыхание.
— Ну, — задумчиво проговорила я, — я так и сделала, и теперь я принадлежу Ему.
— Но что изменилось от этого? — заинтересовалась Филиппа. В ее глазах даже появился какой-то насмешливый огонек, который я не совсем поняла.
— Ну, — начала я неуверенно, — с тех пор я намного счастливее. Понимаешь, если принадлежишь Ему, это как будто имеешь Друга, которому можно все сказать. Я сейчас не боюсь и не чувствую себя одинокой и несчастливой, как бывало прежде, а чувствую себя в безопасности. Он каждый день учит через Библию как поступать. И если поступаешь так, то находишься вблизи Его; и тогда всегда счастлив.
— А что еще? — допрашивала Филиппа. — Это все?
— Это ведь уже много, — ответила я, довольно сердито, — но есть, конечно, еще кое-что. Иисус учит быть доброй.
— А ты добрая? — требовательно спросила Филиппа.
— Я стала лучше, чем раньше, — ответила я, беспокойно заерзав. — Раньше я всегда злилась, возмущалась, сердилась, теряла терпение и была противной, а теперь нет... по крайней мере, не очень часто.
— Ах, так! — произнесла Филиппа таким тоном, который мне совсем не понравился. Наступила неловкая пауза. Я взглянула на часы.
— Я должна бежать! — воскликнула я, вскакивая. — Я не смогу закончить уроки. Принести тебе свою Библию в следующий раз. Фил? И тогда ты сама увидишь.
— Хорошо, — довольно безразлично сказала Филиппа. — Можешь принести, если хочешь. Я хочу, чтобы ты пришла к чаю послезавтра, в субботу. Придешь, Элинор? Обязательно!
Я была уже на полпути к двери, торопясь как можно скорее уйти.
— Хорошо, — машинально ответила я, думая уже об уроках. — Думаю, что приду. Я постараюсь.
— Нет, нет, — закричала Филиппа, — ты должна пообещать. Это очень важно на этот раз! Придешь, да?
— Да, хорошо, — довольно нетерпеливо бросила я через плечо, потому что Филиппа каждый раз говорила, что это очень важно, а я не видела ничего важного. — Я сказала, что приду, поэтому не беспокойся.
Когда я бежала вниз с холма, слова Филиппы звучали в моих ушах, хотя я совсем не хотела думать о них: "Но что изменилось от того?" Добрая? Безусловно, я стала счастливее, но стала ли я действительно лучше? Или это было потому, что Питер и Жаннет стали ко мне лучше относиться? А как отношусь я к эгоистичным, испорченным людям? А как к слабым, больным людям? Действительно ли я терпеливая и добрая? И почему Филиппа так посмотрела на меня?
Позабыв о несделанных уроках, я медленно шла домой, машинально срывая головки цветов и жуя травинку. Я подошла к дому, когда уже село солнце и все вокруг было в мягких темно-голубых тонах. — Жан, — сказала я, когда мы сидели на моей кровати и беседовали, — ты помнишь то место, какое читал твой папа в тот вечер, когда я убежала? Что-то о голодных и больных?
— Да, — ответила Жаннет, — я подчеркнула его красным карандашом, это в Евангелии от Матфея. Я собиралась показать тебе, но забыла. Вот оно, в 25-й главе.
Она медленно и благоговейно его прочитала, а я внимательно слушала, но некоторые слова мне особенно запомнились: "Я был болен... и не посетили Меня... Истинно говорю вам, так как вы не сделали это одному из сих меньших, то не сделали Мне".
