Ор. Название: Paula the Waldensian (Eva Lecomte)
Перевод: Валентина Коливаєва
© Христианское просвещение 2002
Серия: Семя веры 6
Глава: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 - 15 - 16 - 17 - 18 - 19 - 20
БРЕТОН
В тот день бушевала снежная буря. Для меня всегда было наслаждением наблюдать, как ветер наметал сугробы снега у домов на противоположной стороне улицы. В этот день кусты и крыши уже были покрыты белым, а все деревья украшены, как для праздника. Меньшие объекты в саду скрылись под этим великолепным природным покрывалом, и грохот экипажей и другие обычные звуки деревни были заглушены снежным покровом. Конечно, Паула немного охладила мой восторг, она напомнила мне, что очень много людей из-за снежной метели переносят большие трудности без нормальной еды, тёплой одежды и огня в домах.
Это была холодная зима. Многие фабрики в городе должны были уволить своих работников из-за отсутствия заказов. К счастью, Тереза с помощью Каталины делала всё, что могла, чтобы помочь беднякам в нашей округе. Паула шила непрерывно. Её швы были довольно неровны, а нитка часто запутывалась в её неумелых руках, но Тереза сказала, что сделанные ошибки с лихвой покрывались любовью, которую Паула вкладывала в свою работу.
Я читала Пауле, пока она шила, и, без сомнения, мы были очень счастливы, когда наконец горы старой одежды, которая была собрана для бедных, были пересмотрены, переделаны и распределены среди нуждающихся.
Я особенно запомнила одну бедную женщину, к которой Тереза послала нас со свёртком одежды. Она приняла нас со слезами благодарности.
Я сидела и разглядывала увеличивающиеся снежные заносы. В это время я услышала, как Каталина с облегчением в голосе заметила:
— Наконец это закончено!
— Что закончено? — спросила я.
— Моё старое платье, — был ответ Каталины.
— Кто бы мог подумать, что я смогу сделать подобную работу! Но вот оно перелицовано, заштопано и удлинено. К счастью, я не думаю, что бедной Селестине Дюба будет трудно угодить. — И Каталина весело улыбнулась.
Взглянув на это спокойное красивое лицо, с трудом можно было представить себе, что оно принадлежит несчастной и жалкой больной!
— Жаль, что до сих пор идёт сильный снег,
— сказала она, — поскольку я хотела бы передать его Селестине сегодня. Тереза говорит, что бедная женщина очень сильно нуждается в одежде. Но я полагаю, что нам придётся подождать до утра.
— Совсем необязательно ждать до утра, — сказала Паула, — мы не боимся небольшой метели, не правда ли, Лиза? Если бы вы только знали, как я люблю быть на улице в такую вьюгу!
— Ты, наверно, похожа на горных коз, которые живут на твоей родине, — со смехом сказала Каталина. — Быть на улице в подобную метель и получить от этого какое-то удовольствие!
— О нет! — ответила Паула. — Козы не любят холод.
— Однако скажу я вам, — сказала Каталина, — что я так не думаю! Хорошо, беги, спроси разрешение у Терезы.
Тереза одела нас так, как будто мы отправлялись в путешествие на Северный полюс, и дала нам множество указаний.
— Прежде всего, не теряйте времени в пути, — сказала она. — Сегодня Бретона освободили из тюрьмы, и можете не сомневаться — он будет не в очень хорошем настроении. Какая досада, что у Селестины такой ужасный сосед. Никогда не знаешь, что можно ожидать от подобного человека. Если бы не мой ревматизм, я бы пошла с вами.
— Что же мы будем делать, если вдруг встретим Бретона? — спросила я Паулу, и, когда мы приблизились к дому пьяницы, моё сердце начало сжиматься от страха.
— Не бойся, Лиза, — успокоила меня Паула и взяла мою дрожащую руку.
Селестина встретила нас возгласами удивления и восторга. С волнением в голосе она сказала:
— Кто бы мог подумать, что вы придёте ко мне в такую ужасную метель! Я бы никогда не могла предположить, что вы навестите меня в такой день!
Мы уловили грустную нотку в её голосе, и Паула спросила о причине. Старуха покачала головой.
— Нет, ничего особенного. Господь осыпает меня милостями, но временами, когда пилигрим приближается к концу пути, он немного устаёт и всей душой желает вечного благословенного покоя.
Затем она сделала паузу и, повернувшись к Пауле, спросила с улыбкой:
— А вы, молодёжь, как протекает ваше странствование?
— Я нахожу, что временами путь очень трудный, но, когда мы берёмся за руку Господа Иисуса, Он помогает нам и укрепляет нас, — ответила степенно Паула.
Пожилая женщина с выражением изумления в глазах, воскликнула:
— О Боже мой! Ты рассуждаешь так мудро, как тот бывалый путешественник, который почти закончил своё долгое странствование, а не как тот, который всё ещё находится у подножия холма. А твой дядя? Он уже идёт с тобой?
— Мой дядя, — Паула заколебалась, — по Крайней мере, он разрешает нам служить Господу.
— Но он ещё не позволяет вам ходить в церковь?
— Нет, но я думаю, что скоро позволит.
— Мужайся, Паула, — сказала старуха. — Господь Иисус сказал: «Будь верным до смерти и дам тебе венец жизни!» Как я буду рада, когда твой дядя разрешит вам приходить к нам в церковь. Я знаю, что Господь спас тебя и дал тебе вечную жизнь, и Он даст намного больше того, что ты попросишь и можешь себе представить. Я научилась говорить Ему: «Да будет Твоя воля!» Пока мы здесь на земле, мы все Его ученики. Иногда время идёт медленно, а скамейки жёсткие, но если мы внимательны и способны запоминать наши уроки, то Он такой верный и так щедр в даянии Своих благ! Он пытался научить меня некоторым урокам, но я ещё слишком глупая, чтобы понять, но полагаю, что однажды Он поможет мне увидеть всё очень ясно. Например, мне трудно понять, почему Он дал мне в соседей Бретона и его детей. Вы знаете эту семью? — спросила она.
— Ещё бы не знать, — сказала я. Этот длинный разговор почти усыпил меня, но упоминание о Бретоне сразу прогнало сон.
— Если бы я знала, — продолжала старуха, — что с другой половины дома я буду слышать только ссоры, драки и проклятия, то я бы никогда не переехала сюда. Но, кроме того, он не совсем довольствуется тем, что нарушает мир через стену, а даже приходит сюда и мучит меня в моей комнатке.
Я прервала её, чтобы спросить, знает ли она, что его выпустили из тюрьмы сегодня.
— О да, — ответила она, — он устроил ужасную сцену сегодня утром: бранил и запугивал свою несчастную жену. Бедная душа, без сомнения, достойна нашей жалости. Но что это я говорю и говорю и ни разу не спросила о здоровье Каталины.
— Это Каталина прислала нас с этим пакетом для вас, — сказала Паула.
— Для меня! — воскликнула старуха. — Что это? — она взволнованно развязала верёвку. Когда она увидела тёплое платье, её глаза наполнились слезами. — Пусть Господь благословит дорогую девушку! Несомненно, Он открыл ей мою нужду!
— Не могли бы вы примерить его? Каталина просила нас узнать, подойдёт ли оно вам, — попросила я.
Добрая женщина охотно надела платье и воскликнула:
— О Боже мой! Какая я красивая, по крайней мере, хоть однажды в моей жизни, — и радостный огонёк заплясал в глазах Селестины, — я буду беречь его и надевать только по воскресеньям.
— Нет, — сказала Паула, — Каталина просила обязательно сказать вам, что это на каждый день, потому что вы видите, как оно защищает от холода.
— Ну тогда, — сказала пожилая женщина, — я предполагаю, что должна выполнить приказание. Но, Боже мой, какое оно красивое, слишком красивое для меня! — И Селестина с любовью погладила платье своими искривлёнными, высохшими пальцами. — Как добр дорогой Господь! А сейчас, если вы не против, давайте вместе помолимся, поблагодарим Его за все милости.
Селестина, которая не была в состоянии стать на колени, положила свои руки на наши склонённые головы и после искренней благодарности попросила Господа благословить каждую из нас и всех членов нашей семьи, своих соседей и в заключение себя.
Едва она закончила, как в коридоре мы услышали неуверенные шаги. Дверь неожиданно распахнулась и в комнату, шатаясь, ввалился мужчина.
— Что это вы здесь делаете? — громко закричал он.
— Мы молимся, — спокойно ответила пожилая женщина.
— Тогда больше никаких молитв! Вы слышали меня? Я запрещаю вам! — прогремел он опять таким страшным голосом, что я едва не закричала от страха.
— Ты очень хорошо знаешь, — ответила хладнокровно Селестина, — что не можешь запретить мне заниматься в моём собственном доме тем, что мне нравится.
— И что за удовольствие ты получаешь от молитвы, скажи мне, ты, старая религиозная ханжа!
— Хорошо будет, если ты сядешь спокойно вон в то кресло, и я отвечу на все твои вопросы.
— А предположим, что я не сяду! Разве я выгляжу усталым?
— Возможно, нет, но когда ты приходишь в гости к своим друзьям, то ты стараешься сделать им приятное, не правда ли?
— Что? Ты считаешь меня одним из своих друзей?
— А почему бы нет?
— Вот почему! — И Бретон потряс своим огромным кулаком у лица старой женщины. — Я очень злой! Я мог бы убить вас троих одним взмахом! Я только что отсидел месяц в тюрьме за «воспитание» одного парня с работы и не возражаю посидеть ещё один месяц за ваше «воспитание»!
Его лицо было намного ужаснее его слов, и я подумала: «Нам пришёл конец», как говорят в одной пословице.
— Не бойся, — прошептала Селестина, притягивая меня ближе к себе, — Бог с нами, не забывай это! Почему ты хочешь сделать нам зло? — спросила она громко, пристально глядя на несчастного жестокого пьяницу таким спокойным, любящим и полным сочувствия голосом, что это, кажется, немного успокоило его. — Мы ничего не сделали тебе плохого, и, хоть убей меня, я не могу понять, чем мы обидели тебя. Я рада, что тебя освободили. Теперь, если ты желаешь, я сделаю тебе чашечку кофе. Оно не самого лучшего качества, но добро пожаловать разделить со мной то, что я имею.
Бретон смотрел на старуху изумлённым взглядом.
— Ты, без сомнения, отличаешься от остальных. Я угрожаю убить тебя, а ты предлагаешь мне кофе! Я не заслуживаю этого, — он рассмеялся неистово и сел у мерцавшей огнём печки.
— Ну, это намного лучше, чем тюрьма, — сказал беззастенчиво Бретон, устраиваясь удобнее, чтобы насладиться теплом.
— Я согласна с этим, — сказала Селестина, — и будет неблагоразумно, если ты опять попадёшь туда.
— Сейчас же прекрати свои поучения, потому что если ты будешь продолжать в подобном духе, я сразу уйду. — Было видно, что к нему опять вернулось плохое настроение.
— Ну, этим ты бы поставил себя в невыгодное положение в такой холодный день, как сегодня, — сказала Селестина с сухой улыбкой.
— Это правда, это правда. Бр-р-р! Какая погода! — И несчастный пьяница придвинулся ближе к огню. — Разве вы не боитесь выходить на улицу в такую вьюгу? — он повернулся ко мне и Пауле.
Вместо нас ответила Селестина. Она рассказала, что мы живём в старом здании монастыря, а пришли сюда, чтобы принести ей хорошее тёплое платье. Рассказывая, добрая женщина налила кофе в три чашки и поставила их перед Бретоном, мною и Паулой.
— А где твоя чашка? — спросил Бретон, проглотив одним гигантским глотком свой кофе.
— О, как-нибудь в другой раз я выпью чашечку.
— Ну, как тебе нравится? — сказал непрошеный гость. — Всё-таки это согревает! Моя жена никогда и не подумает дать мне чашку кофе.
— А ты знаешь почему? — спросила Селестина сурово.
— Я предполагаю, что ты собираешься сказать мне, что это потому, что я не даю ей достаточно денег, не правда ли?
— Точно! И это действительно так, не правда ли?
— Ладно, никаких поучений, как я уже тебе сказал вначале. Разве я не знаю сам? Конечно, мне небезразлично, что лица моих детей, раньше розовые и полные, как у этих двух, стали бледными. Между прочим, как вас зовут?
Опять вместо нас ответила Селестина:
— Меньшая девочка — это дочка господина Дюма, а вторая — её кузина, мадемуазель Паула Джаванел.
— Паула Джаванел! Паула Джаванел! — повторил Бретон, как бы стараясь припомнить что-то. — Мне кажется, что я уже слышал это имя раньше.
Он несколько секунд пристально смотрел на Паулу и неожиданно громко рассмеялся:
— Да, да, теперь я помню! Ха-ха-ха! Теперь я понимаю! Ты — «кошачья мама»!
— «Кошачья мама?», — Селестина выглядела сильно озадаченной. — Что ты этим хочешь сказать?
Я совершенно забыла прозвище, которое дал Пауле сын Бретона, потому что мальчишка несколько лет назад убежал из дома.
— Они называли меня так, — объяснила Паула, — потому что однажды я спасла коту жизнь.
Сильный кофе совершенно восстановил хорошее настроение Бретона, и он поспешил добавить:
— Да, она спасла, но она не рассказала всю историю! Она единственная в целой деревне осмелилась противостать моему старшему выродку. Она вырвала кота из его рук, и мальчишка, я хорошо помню, пришёл домой с хорошо надранными ушами и с видом побитой собаки.
— Но я не прикасалась к его ушам, — покраснела Паула.
— Ну если не ты, то кто тогда?
Но Паула опять покачала головой и больше ничего не добавила.
—
Ну так ли иначе, я помню, что мальчишка насмехался над всеми соседями и дал ей прозвище «кошачья мама». Он тоже, как и его отец, злой. Правду сказать, он никого не слушался, и Бог знает, где он и чем сейчас занимается. Но я точно знаю, что он не такой, как вы обе. Пришли, чтобы научиться у Селестины, как молиться?
— Пауле не нужно учиться молиться, господин Бретон, — сказала Селестина, — она давно знает, как нужно молиться, и не только о себе, но также о других.
— Давно, ты говоришь! И кто научил её молиться? — спросил удивлённый Бретон.
— Мой отец, — ответила тихо Паула.
— Твой отец! Ну тогда он не очень был похож на меня, не правда ли?
— Да, он не был похож, — ответила Паула, а в её глазах не было ни признака страха, ни отвращения перед дошедшим до звероподобного состояния человеком, только сострадание.
— И ты больше с ним не живёшь?
— Нет, — ответила Паула, — отец умер.
— А что бы ты делала, если твой отец был бы похож на меня? — И бедный Бретон бросил на неё пронизывающий взгляд.
Мгновение Паула сидела с закрытыми глазами. Она вспомнила сильное благородное лицо и фигуру своего любимого отца и попросила Бога помочь ей ответить на вопрос бедного пьяницы.
— Я думаю, — наконец сказала она, — что попросила бы Бога, чтобы Он Сам сделал его верующим, таким, каким был мой отец.
— И ты веришь, что Он мог бы сделать это? — взгляд Бретона выражал глубокое сомнение.
— Я в этом уверена!
— Но ты не знаешь, какой я злой.
— Да, я знаю, — сказала Паула, — все в городе знают, что вы злой человек, но вы не хуже разбойника, который был распят с Господом Иисусом, и всё же Христос спас его, не правда ли?
— Я полагаю, что я и есть разбойник. Я помню эту историю. Когда я был маленьким мальчиком, моя мать рассказывала её мне. В то время я бы никогда не подумал, что стану таким, какой сейчас. Что бы моя бедная мать делала, если бы увидела, что из меня вышло?
— Возможно, она бы молилась о вас, — просто ответила Паула.
— Она? Да, я полагаю, что она бы молилась обо мне, — сказал он. — Но зачем вспоминать мою мать! Я только что вышел из тюрьмы, меня все в нашей округе ненавидят, отвергают и выставляют на посмешище, даже маленькие уличные мальчишки показывают на меня пальцем. Мои дети боятся меня! Моя несчастная жена дрожит от страха, когда я появляюсь! Кому бы пришла в голову мысль молиться о таком грубом человеке, как я?
— Мне, — ответила дрожащим от волнения голосом Паула.
— Тебе? Почему? Ты ведь едва знаешь меня.
— Но всё же я знаю вас и уже много раз молилась о вас, господин Бретон. Вы думаете, мне было не больно, когда я узнала, что вас посадили в тюрьму, где, говорят, так холодно и темно, что многие умирают, а что может быть более опасного, как умереть без надежды и спасения.
— Так что, когда я был в тюрьме, ты молилась обо мне?
— Да, с того дня, как услышала об этом, — сказала Паула, — я молилась о вас каждый вечер, господин Бретон.
Несчастный мужчина опустил голову. Эта юная девушка, такая красивая, чистая и невинная, каждый вечер в течение его пребывания в тюрьме приносила в молитвах к трону благодати его позор, нищету и зло!
— Ты... Ты молишься обо мне! — сказал он тихим голосом. — Чтобы такой, как я, человек изменился? Но нет! Это невозможно! Слишком поздно!
— Нет, ещё не поздно, — сказала Селестина, — Бог прощает грешников в любое время, если они раскаиваются искренне. Послушай теперь, что Он говорит: «Если будут грехи ваши, как багряное, — как снег убелю; если будут красны, как пурпур, — как волну убелю». И здесь ещё немного: «Ищите Господа, когда можно найти Его; призывайте Его, когда Он близко. Да оставит нечестивый путь свой и беззаконник — помыслы свои, и да обратится к Господу, и Он помилует его, и к Богу нашему, ибо Он многомилостив». А затем Бог через апостола Павла говорит нам: «Ибо это хорошо и угодно Спасителю нашему Богу, Который хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины. Ибо един Бог, един и посредник между Богом и человеками, человек Христос Иисус, предавший Себя для искупления всех...» (1 Тимофею 2,3-6).
— Вы действительно верите, — спросил с изумлением Бретон, — что для такого, как я есть, надежда?
— Да, я уверена в этом! — И Селестина процитировала: — «Господь долготерпит нас, не желая, чтобы кто погиб, но чтобы все пришли к покаянию» (2 Петра 3,9).
Но бедный Бретон покачал с сомнением головой, как бы говоря: «Это невозможно!»
В этот момент вмешалась Паула:
— Попросите прощения сейчас, и Иисус простит вас! Попросите сейчас! Несомненно, вы не хотите продолжать всё, что делали раньше. Господь любит вас, и Он ждёт, чтобы спасти вас. Он пролил Свою кровь на Голгофском кресте, чтобы взять на Себя вину за ваши грехи. Потом, разве это не было бы чудесно — всегда иметь хлеб в вашем доме, видеть, что ваша несчастная жена не боится вас, а с радостью ожидает вашего возвращения домой. Попросите Его сейчас, господин Бретон, и Он сделает чудо с вами, точно так же, как Он сделал для хромого от рождения, и тот стал ходить. Вы будете намного счастливее, чем сейчас.
Она приблизилась к нему и взяла его огромные узловатые руки — руки, которые так часто носили наручники. Взяв их своими красивыми руками, она подняла удивительные глаза на его грубое распухшее лицо и просто сказала:
— Мы поможем вам, господин Бретон!
— А что вы собираетесь делать, мадемуазель?
— Я ещё не знаю, но мы сделаем всё, что сможем!
Бедный пьяница пытался поблагодарить её, но не смог произнести ни слова. Казалось, что-то в его горле застряло, и, несмотря на все его усилия взять себя в руки, крупные слёзы побежали по его щекам.
Неожиданно он отвернулся и воскликнул:
— Оставьте меня в покое! Неужели вы не видите, что вы разрываете моё сердце! За тридцать долгих лет я не пролил ни одной слезинки.
На это Селестина процитировала стих из Исаии 35,8-10:
— «И будет там большая дорога, и путь по ней назовётся путём святым; нечистый не будет ходить по нему; но он будет для них одних; идущие этим путём, даже и неопытные, не заблудятся. Льва не будет там, и хищный зверь не взойдёт на него; его не найдётся там, а будут ходить искупленные. И возвратятся избавленные Господом, придут на Сион с радостным восклицанием; и радость вечная будет над головою их; они найдут радость и веселье, а печаль и воздыхание удалятся».
Но Бретон уже повернул ручку на двери.
— Ты, конечно, ещё не уходишь? — печально спросила старуха.
— Селестина, я должен уйти! Если я останусь здесь ещё одну минуту, я полагаю, что должен согласиться, но я не собираюсь делать подобную глупость. Нет! Нет! Я служил дьяволу слишком долго. Но слушай! Если вы желаете помочь мне, то вы можете в любом случае делать одно — молиться обо мне! — С этими словами бедный Бретон открыл дверь и ушёл.
