Ор. Название: Paula the Waldensian (Eva Lecomte)
Перевод: Валентина Коливаєва
© Христианское просвещение 2002
Серия: Семя веры 6
Глава: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 - 15 - 16 - 17 - 18 - 19 - 20
НЕБЕСА
Это был замечательный день! Заходящее далеко на западе солнце окрасило восточные горы в прекрасные оранжевые тона. Тёплый воздух благоухал ароматами цветов, весело пели птицы, бесшумно порхая вокруг.
Паула и я сидели в комнате Каталины, где было тихо и спокойно. Моя сестра теперь была на пути к выздоровлению, пережив несколько дней назад опасный рубеж. Я заметила в ней ещё одно изменение. Её раздражительность и нетерпение исчезли, и когда она страдала больше обычного, от неё уже не было слышно жалоб. Выражение её лица стало более приятным, и даже едва заметная, но совершенно естественная улыбка часто оживляла её худенькие черты лица. Смерть прошла мимо неё, и теперь новое лицо в доме постепенно оказывало на неё влияние и покоряло её. Простая деревенская девочка спустилась с Вальденских гор и с улыбкой появилась в её жизни. И хотя Каталина часто злоупотребляла добротой нашей кузины, Паула никогда не теряла терпение по отношению к бедной калеке. Скоро любовь восторжествовала, и Каталина начала отвечать любовью своей маленькой сиделке, однако временами она всё ещё проявляла деспотический характер.
— Да, она дитя Божье! — сказала Тереза. — Как я уже сказала однажды, когда она только приехала. — И добавила со вздохом: — Много бы я отдала, чтобы быть похожей на неё!
В один прекрасный день бедная калека лежала в постели и не сводила глаз с Паулы, как будто хотела что-то сказать./
— Как ты сейчас себя чувствуешь? — спросила Паула, немного смущённая пристальным взглядом Каталины.
— О, со мной всё в порядке сейчас. Я думала о письме от твоей крёстной матери. Она сказала, что вспоминает гимны, которые ты обычно пела. Ты никогда не спела ни одного из них нам, Паула.
Я увидела, что глаза Паулы слегка погрустнели, когда она отвечала.
— Да, это правда. Я полагаю, что не спела ни одной нотки со дня смерти моего отца. Хочешь, я тебе спою?
— Да, конечно, — ответила Каталина, не замечая душевного волнения Паулы.
Я была готова напомнить им о строгом запрете отца относительно пения гимнов, но Каталина повелительным жестом остановила меня.
— Какой гимн ты хочешь, чтобы я спела? — спросила Паула.
— Какой хочешь. Мне всё равно.
— Тогда, — предложила Паула, — я спою тебе «Ночи там нет». — И затем наши не привыкшие к пению уши услышали чудесные слова:
В краю немеркнущего дня
Стоит город из четырёх углов,
Он никогда не пройдёт,
Там ночи нет.
Бог отрёт все слёзы,
Там смерти нет, ни боли, ни страхов,
Там не исчисляют время годами,
Потому что там ночи нет.
У Паулы был редкий дар — серебристый голос, который, казалось, проникал до самой глубины души. Каталина слушала зачаровано!
Вдруг в коридоре я услышала тяжёлые мужские шаги. Но когда Паула начала второй куплет, шаги остановились.
Все ворота сделаны из жемчуга,
В городе из четырёх углов.
Золотом улицы устланы,
И ночи там нет.
Ворота никогда не закрываются,
В городе из четырёх углов,
И ночи там нет.
Голос Паулы вначале дрожал. Затем грустный тон исчез, и голос окреп и звучал, словно эхо лучезарного счастья. Каталина слушала, едва дыша. Невольно мне в голову пришла мысль: «Интересно, будет ли в небе Паула отличаться от этой маленькой деревенской девочки, сейчас сидящей у окна?»
Мне вдруг показалось, что за дверью стоит мужчина, но в то же время я знала, что мой отец должен быть в своей конторе.
Паула продолжала пение, и её выразительное лицо светилось особенным светом.
Свет солнца там не нужен,
В городе из четырёх углов,
Потому что Агнец будет светом,
Там ночи не будет.
Бог отрёт все слёзы,
Там смерти нет, ни боли, ни страхов.
Там не исчисляют время годами,
Потому что ночи там нет.
Сладкие звуки замерли, и Паула, улыбаясь, посмотрела на Каталину, как бы спрашивая её мнение о песне.
— Какая изумительная песня, — воскликнула бедная больная девушка. — Паула, у тебя ангельский голос!
Я не услышала ответ моей подруги. На этот раз я не ошибалась: кто-то стоял за дверью. Побуждаемая любопытством я побежала проверить. Сначала в тёмном проходе я никого не увидела, но затем различила отца, уходящего по коридору. Поняв, что я заметила его, он остановился и, приложив палец к губам, сделал мне знак молчать, но, к своему удивлению, я всё-таки закричала:
— Это ты отец?
— Да, — ответил он, — я пришёл домой раньше. Это Паула пела в комнате Каталины?
— Я, я... не знаю, — заколебалась я, не зная, что сказать.
После моих слов наступила ужасная тишина, словно затишье перед бурей.
— Ты не знаешь, — медленно повторил мой отец, — ты осмеливаешься смотреть мне в лицо и говорить, что не знаешь, в то время как ты только что вышла из комнаты своей сестры?
— Отец, пожалуйста, прости меня, — с раскаянием в голосе воскликнула я. — Это и в самом деле пела Паула. Но не наказывай её. Она не знала, что ты запретил нам петь гимны.
— Кто сказал, что я собираюсь наказывать её? — спросил отец, и я увидела, что его гнев остывает. — Подойди сюда!
Он взял меня за руку, и мы вместе вошли в комнату моей сестры.
— Тебе не будет утомительно, Каталина, если Паула споёт ещё раз? — спросил он.
— Нет, конечно, отец, — ответила удивлённая Каталина.
— Тогда, Паула, — попросил мой отец, — спой ещё раз ту же песню.
И мы ещё раз выслушали «Там ночи не будет».
— Кто тебя научил петь? — спросил отец.
Мой отец. Но в нашей долине все поют. Поют на улицах, на собраниях, поют, поднимаясь в горы, фактически везде.
Паула глянула на моего отца и замерла, а Каталина поторопилась воспользоваться случаем.
— Отец, дорогой, — попросила она тихим голосом, — позволь ей петь нам иногда. Это такая радость — слушать её.
— А это не утомляет тебя?
— Наоборот, я думаю, что это полезно для меня. — И Каталина умоляюще посмотрела на отца.
— Хорошо, пусть поёт, — ответил он, — но пусть поют только соловьи, их не так уж много.
— А воронам ты не разрешишь петь вместе с ней, если бы мы захотели?
— Ворон слишком много, — отрицательно покачал головой мой отец.
— Ты прав, отец, и твоя дочь — одна из них, потому что она всего лишь несчастная больная ворона. Но иногда, отец, ты понимаешь, вороны завидуют соловьям.
Услышав это сравнение, мой отец рассмеялся от всей души и уступил просьбе старшей дочери — той, голос которой был так похож на голос навеки замолчавшей любимой жены.
— Ну, хорошо, пусть вороны и соловьи поют вместе, — добавил он, обнял нас троих и пожелал спокойной ночи.
На выходе отец на мгновение повернулся в сторону Паулы со словами:
— Спокойной ночи, мой маленький альпийский соловей.
И Паула, которая, кажется, не поняла ни одного слова из этого разговора, серьёзно ответила:
— Спокойной ночи, дядя.
