Ор. Название: Paula the Waldensian (Eva Lecomte)Перевод: Валентина Коливаєва
© Христианское просвещение 2002
Серия: Семя веры 6
Language:
Описание: ...
Ор. Название: Paula the Waldensian (Eva Lecomte)
Перевод: Валентина Коливаєва
© Христианское просвещение 2002
Серия: Семя веры 6
Глава: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 - 15 - 16 - 17 - 18 - 19 - 20
НЕОЖИДАННОЕ ПИСЬМО
В моей памяти до сих пор запечатлена картина огромного серого дома, в котором прошло моё детство. Этот дом с его четырьмя длинными галереями, расположенными одна над другой, гордо глядящими вниз на бедные деревенские жилища, в течение ста лет служил женским монастырём под названием «Чистые леди». С той стороны дома, где проходила широкая дорога из Роена в Дарнетал, высокая прочная стена окружала широкий двор, защищённый на входе двумя огромными дверями с острыми шипами наверху. Вид этого двора был, мягко выражаясь, очень непривлекательным. Однако с другой стороны дома расстилались плодородные поля, подобно обширным зелёным коврам, усеянным точками маленьких посёлков с церковными шпилями и колокольнями, откуда по воскресным утрам доносился колокольный призыв к молитве и поклонению. Старый монастырь уже давно преобразился в прекрасный дом с великолепным садом, за которым выстроились маленькие кирпичные здания. Они казались такими маленькими, что напоминали нам, детям, кукольные домики, как на страницах парижских журналов. Эти дома называли в той местности «Красными коттеджами». Длинная аллея старых вязей отделяла нас от наших соседей, а под ними выстроились в ряд каменные скамейки, где в тени огромных деревьев обычно сидел деревенский старик и рассказывал нам истории о тех днях, когда женский монастырь ещё действовал. Некоторые из этих историй заставляли нас съёживаться от страха и иногда вплетались в наши сны. С течением времени остальная земля вокруг монастыря попала в руки деревенских жителей. У каждого из них перед огородом росла маленькая грядка цветов, а уже дальше выращивались овощи.
Конечно, наш собственный сад, занимающий всё пространство перед красными коттеджами, был намного вычурнее: с глубоким колодцем, со множеством беседок, окрашенных в разные цвета, и шумными ульями — это был, по нашему мнению, самый очаровательный уголок на земле.
Я не помню все детали события, случившегося в тот день, но уверена, что не забуду его до конца жизни.
Мы пили чай в саду. Тереза — наша старая служанка — то и дело ходила в кухню и обратно. Казалось, у неё никогда не было времени присесть и поесть. Наша дорогая старушка! Она была для меня как мать, потому что наша любимая мама умерла, когда я ещё была в колыбели.
Мой брат и я поссорились из-за пустяка, и в это время наш отец позвал нас пить чай. Конечно, в присутствии отца мы не осмелились открыто спорить, но «война» продолжалась пинками под столом.
Луису было десять лет, а мне девять. Поскольку он был старше меня и мальчик, он считал, что имеет право на последнее слово. И сейчас пинки заменили слова, но так как мы сидели на приличном расстоянии друг от друга, у нас не было большого успеха в нанесении ударов по ногам. Я первая не выдержала и стала терять терпение, и чтобы закончить дело (помня о не очень смелом характере Луиса), наклонила своё кресло вперёд и сильно, как только смогла, ударила его по ноге. Он изменился в лице, и отец, потревоженный шумом от удара, начал понимать, что между нами происходит. Я не знаю, как бы всё это закончилось, но в этот момент вошла Тереза с письмом в руке и вручила его нашему отцу. Он молча открыл письмо; тем временем Тереза забрала чайник и понесла его в кухню.
По лицу отца я поняла, что письмо содержит серьёзные вести. Луис также заметил это, потому что совершенно забыл дать мне ответный пинок.
— Тереза! — позвал мой отец.
— Что такое? — ответила добрая женщина.
— Прочитай это письмо и скажи мне, что ты думаешь, — с этими словами мой отец передал его старой служанке.
Тереза села в конце стола между Луисом и мною и, опершись щекой на руку, начала читать; она была не очень образованной и читала медленно, шевеля губами.
— Кто написал это? — спросила она.
— Деревенский пастор, — ответил мой отец.
— А, священник! — воскликнула Тереза. — Он очень плохой писец для священника, и я не сомневаюсь, что его мать заплатила чрезвычайно много денег за его «образование».
Мой отец улыбнулся, но его лицо выражало едва заметную грусть.
— Ты не можешь понять это письмо, Тереза?
— Да, я понимаю половину и думаю, что смогу приблизительно догадаться об остальном.
— Хочешь, я тебе помогу? — предложил Луис.
Тереза взглянула на него с презрительной улыбкой.
— Ты? Конечно, нет! Ты не хочешь помогать мне на кухне и не выполняешь мои поручения, а сейчас предлагаешь мне помощь просто из-за любопытства!
Это успокоило Луиса, и Тереза продолжила чтение. Она наклоняла большое грузное тело всё ниже и ниже над письмом, и когда дочитывала четвёртую страницу, где строчки почти слились и буквы стали настолько мелкими, что их было трудно разобрать, её лицо приняло серьёзное выражение. Когда она, наконец, подняла голову, её глаза были полны слёз.
— О бедняжка, о бедняжка, — повторяла она тихо.
— Ну, что ты думаешь? — спросил мой отец.
— Что я думаю? Ну конечно, мы должны сразу же послать ответ, и пусть она приезжает к нам, как можно скорее, потому что...
— Кто приезжает? Кто? — спросил Луис.
— Скажи нам, папа, пожалуйста, — добавила моя сестра Роза, высокая пятнадцатилетняя девочка.
Он сразу не ответил, и мы забросали его новыми вопросами.
— Терпение! Терпение! — воскликнул отец. — Придёт и ваша очередь.
— Тереза, ты стареешь, и ещё одна девочка в доме — это больше работы для тебя и намного больше проблем для меня. Если бы «она», — со дня преждевременной смерти моей матери отец не мог произносить её имя, — если бы «она» была здесь, я бы не сомневался, однако принять ещё одну сироту в нашу наполовину осиротевшую семью — мне это кажется неразумным.
— Пусть это вас не беспокоит, сэр, немного больше работы не испугает Терезу Роланд. Она должна будет просыпаться немного раньше и ложиться спать немного позже, вот и всё!
— Хорошо, Тереза, я подумаю об этом, серьёзное дело надо хорошо обдумать.
— Зачем обдумывать, сэр? Не нужно обдумывать, делать или не делать доброе дело.
— Ну, я тебе скажу, почему сомневаюсь. Я уверен, что кто-то другой намного лучше заменит родителей этой осиротевшей девочке. Должен признаться, что я не считаю себя способным выполнить эту задачу.
— Сэр, хотите знать, что я думаю? Вы просто сказали себе, что со дня смерти вашей жены жизнь стала для вас бременем, и если бы не дети, то вы бы умерли с горя. Я знаю, что ради любви к ним вы работаете и живёте. Однако вы думаете, что с вашим разбитым и неутешным сердцем вы не должны возлагать на себя ответственность за кого-то другого, кроме собственных детей!
— В том, что ты говоришь, есть большая доля правды, Тереза.
— Да, сэр, но ведь это очень плохо, очень плохо, и позвольте мне сказать это! Я знаю, что не должна так говорить, поскольку я всего лишь старая бедная служанка, но не забывайте, что именно я воспитала прекрасную женщину, которую мы все оплакиваем, и я знала её задолго до того, как вы узнали её, сэр. Я любила её, как своё собственное дитя, и когда её положили в гроб, почувствовала, что у меня забрали часть моего сердца. Она была такая молодая, такая ласковая, такая добрая и восхитительно красивая! Но я вытерла слёзы насухо и не пала духом, потому что знала, сколько предстоит сделать. Я сказала сама себе, что буду чтить память о моей хозяйке и делать всегда то, что, я знаю, она бы одобрила. И сейчас, сэр, примите эту маленькую сиротку, дочь её любимой сестры, — так бы поступила ваша добрая жена... Служанка неожиданно остановилась, слегка смутившись, сообразив, что, возможно, сказала слишком много для её положения./
Не столько простые слова, сколько её голос, дрожащий от волнения, затронул нас до глубины души.
— Тереза, ты храбрая женщина, и у тебя замечательное сердце, — сказал мой отец, взяв её за руку. — Я отвечу сегодня же вечером и попрошу прислать девочку как можно быстрее.
Затем, повернувшись к нам, он добавил:
— Вы без сомнения уже знаете, о ком мы говорим. Отец вашей двоюродной сестры Паулы недавно умер. Вы помните, что её мать умерла несколько лет назад, а мы для неё самые близкие родственники. Друзья вашего дяди спрашивают меня, не соглашусь ли я принять её в наш дом, и приблизительно через несколько дней она будет у нас.
