Ор. Название: Paula the Waldensian (Eva Lecomte)
Перевод: Валентина Коливаєва
© Христианское просвещение 2002
Серия: Семя веры 6
Глава: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 - 15 - 16 - 17 - 18 - 19 - 20
НЕСКОЛЬКО ЛЕТ СПУСТЯ
Годы проходили быстро и не приносили никаких больших перемен в нашу спокойную жизнь. Дедушка и бабушка немного постарели, а Тереза уже не была такой энергичной, как раньше; у нашего отца на лбу появилось несколько морщинок, но эти изменения были не очень заметны для нас, потому что они появлялись постепенно.
Розе исполнилось восемнадцать лет, и теперь она училась в городе. Она осталась такой же прилежной, правдивой и искренней во всём, что бы ни делала. Из-за её довольно сдержанного нрава некоторые люди считали её гордой, но те, кто был знаком с ней поближе, любили её и знали, что в трудное время на неё можно положиться.
Каталина всё ещё до некоторой степени страдала, но теперь она могла немного ходить без костылей, и несмотря на её слабое, хрупкое здоровье и несчастное искривлённое тело, она храбро заняла своё истинное положение старшей сестры, такой любящей и заботящейся о благополучии каждого из нас, что в нашей округе её стали называть «вторая мама».
Пауле исполнилось четырнадцать лет. В доме, в школе, в деревне и везде все любили её, и я могу честно признаться, что никогда даже и тень зависти не нарушила нежную дружбу, которая связала нас с ней с самого начала. Возможно, никто не смог бы завидовать Пауле. Всё, чем она обладала, принадлежало и нам. Когда мы радовались, она радовалась вместе с нами. Когда мы горевали, она горевала вместе с нами. Она повзрослела и телом и умом, но всё же сохранила те же самые характерные для неё особенности. Всегда сияющая, счастливая и весёлая, она осталась такой же простой и кроткой, как и в десять лет, когда приехала к нам. Летом прогулка по полям доставляла ей особое удовольствие, и домой она всегда возвращалась с большой охапкой полевых цветов для Каталины. Кажется, только в одном деле она никогда не имела успеха. Тереза столкнулась с трудной задачей — научить Паулу шить и вязать.
— Что ты собираешься делать в будущем, если не научишься этому?
— Я не знаю, — обычно отвечала Паула с грустью и опять принималась за работу с таким милым смирением, что Тереза, движимая сочувствием, забирала работу из её рук.
— Ну, ну! Теперь беги на улицу, на свежий воздух.
Тогда Паула убегала в сад или под деревья, которые выстроились на деревенской улице.
Вскоре она возвращалась с такой счастливой улыбкой, что Тереза без раздумий прощала её. Однажды Тереза увидела неровный подол, который подшивала Паула, и с нетерпением воскликнула:
— Брось эту работу и иди, куда желаешь, но помни одно, тебя никогда не будут называть «Доркас». Ты никогда не сможешь шить для бедных одежду. Недостаточно говорить им, что ты любишь их, ты должна показать любовь своими делами, а самый лучший способ для этого — научиться помогать им.
Паула прямо застыла в оцепенении.
— О Тереза, я никогда, никогда не задумывалась об этом! — с раскаянием сказала она. — О, пожалуйста, позволь мне продолжить! Я постараюсь шить лучше!
Но Тереза забрала работу и не уступала.
— Нет, теперь нет! Возможно, в другой раз ты сможешь мне показать, на что ты способна.
Пауле ничего не оставалось, как только подчиниться, но это был последний раз, когда у Терезы была причина жаловаться. В тот день Паула сразу ушла в свою комнату, немного позже я последовала за ней, чтобы успокоить её, но обнаружила её на коленях перед своей кроватью. Она изливала свою душу в искреннем раскаянии перед Тем, Кто всегда был её невидимым Другом. Я тихонько закрыла дверь и незаметно ускользнула.
— Лиза, конечно, я очень плохая, — сказала мне Паула позже, — несомненно, я не хотела заниматься этим делом — сидеть и учиться шитью, особенно когда на улице такая прекрасная погода, как сегодня. Мне кажется, что я слышу множество голосов, которые зовут меня на улицу. Я не могла понять, зачем мне учиться шить, поэтому я даже и не старалась угодить Терезе. Но теперь она мне сказала, что если я и дальше буду так продолжать, то никогда не смогу шить для бедных. Я никогда не думала об этом! Что Господь Иисус думает теперь обо мне? Он отдал Свою жизнь за меня, и вот, пожалуйста, я не стараюсь научиться тому, что помогло бы мне одевать бедных людей! О, я должна! Я должна научиться шить, не имеет значения, чего это будет мне стоить.
И вот это — делать что-нибудь для других — было главным её намерением.
В школе ни Паула, ни я никогда не получали награды. Обычно по успеваемости мы были примерно на одном уровне, а в классе мы занимали последнее место.
Примерно через год после нашего первого визита к мадемуазель Виртуд, мадам Вудре перевела нас в третий класс. В честь этого события Тереза испекла изумительный яблочный пирог. Мой отец тоже был очень удовлетворён, и фактически все радовались тому, что мы наконец продвинулись вперёд. Несмотря на это у меня на душе было тяжело, и в тот вечер я уснула в слезах. Я полагаю, что мадемуазель Виртуд тоже была расстроена тем, что мы уходим от неё, но она взяла с нас обещание, что мы будем навещать её.
— Теперь вы не мои ученицы, — сказала она, — но вы всегда будете моими дорогими друзьями.
Габриель был так счастлив видеть нас, что нам всегда доставляло удовольствие поиграть с ним в свободное от школы время во вторник. Паула рассказывала ему истории из Библии, потому что, как оказалось, это доставляло ему наибольшее удовольствие, а я учила его читать. Мать Виктории обычно приносила свою работу в комнату к мадемуазель Виртуд и с большим наслаждением слушала.
— Если бы у меня была возможность отправить мою Викторию в школу, то она стала бы такой же, как и вы, образованной. Но я не должна жаловаться. Что бы мы делали без денег, которые она зарабатывает на фабрике.
Однажды после обеда мы попрощались с Габриелем и поднялись по лестнице к слепой девушке. Оставленная одна почти на весь день, она проводила много часов за вязанием. Она была примерно такого же возраста, как и наша Каталина, но выглядела намного старше. Когда мы пришли к ней в гости в первый раз, она едва подняла свою голову от работы и не проявила большого интереса к историям, которые мы прочитали ей по просьбе её матери. Это было не столько равнодушие, сколько явная неспособность понять значение того, что мы читали. Но в тот день Паула начала петь гимн. Несчастная девушка неожиданно опустила своё вязание на колени и слушала с сосредоточенным вниманием. Когда Паула закончила, она воскликнула:
— Мама, мама! Скажи ей, пожалуйста, чтобы она спела ещё!
Мадам Бертин не могла сдержать крик восторга и попросила:
— Милая мадемуазель Паула, пожалуйста, спойте другую песню! Я никогда не видела Маргариту такой счастливой.
И Паула пела гимн за гимном. Когда она, наконец, перестала петь, потому что пришло время уходить домой, бедная Маргарита протянула свои руки, как бы что-то нащупывая.
— Пожалуйста, не обижайтесь, мадемуазель Паула, — умоляюще сказала мадам Бертин, — она хочет, чтобы вы подошли ближе, чтобы она могла ощупать ваше лицо. У слепых нет других глаз.
Паула стала на колени рядом с Маргаритой, и слепая девушка нежными прикосновениями ощупала её приподнятое кверху лицо, её руки на мгновение задержались на высоком лбу, затем на красивых, изогнутых дугой бровях и длинных ресницах, на деликатном носу и изящных губах, которые растянулись в ласковой улыбке от прикосновения.
— Ты не видела её волосы. — И мать направила руки Маргариты вверх на волнистые светло-коричневые волосы и затем вниз по длинным косам, которые падали ниже талии. Затем стремительным движением, свойственным только слепым, она поднесла блестящие косы к своим губам и в порыве восторга поцеловала их. Потом так же внезапно, в смущении отбросила их и закрыла лицо ладонями.
Паула вскочила на ноги, обняла бедную девушку и прошептала ей на ухо:
— Мы очень любим тебя, Маргарита!
После этого визита мало-помалу Маргарита начала с большим интересом слушать наш рассказ о Спасителе. Равнодушие и печаль исчезли, уступив место тихому покою и удовлетворению, которые были заразительны для всех, кто соприкасался с Паулой. Мадам Бертин больше не называла её «моя несчастная дочь», а называла «моя Маргарита». Общение с ней в течение двух следующих лет приносило нам постоянное удовольствие. Время от времени Тереза передавала для Маргариты слегка поношенную одежду, и мы несли её почти с такой же радостью, с какой она её принимала.
Однажды Габриель прибежал сказать нам, что Маргарита сильно заболела, и мы, не теряя времени, пошли к ней. С тяжёлым предчувствием мы поднимались по крутой лестнице в комнату.
Когда мы вошли, мадам Бертин встретила нас, вытирая передником глаза, а мадемуазель Виртуд сделала нам знак подойти ближе к кровати и слегка приподняла голову больной девушки.
— Маргарита, дорогая! — сказала наша учительница. — Паула и Лиза пришли.
— Пусть Бог благословит их обеих. — Маргарита протянула к нам руки и добавила: — О Паула, пожалуйста, спой опять «Ночи там нет»!
Паула ещё раз спела любимый гимн.
В краю немеркнущего дня
Стоит город из четырёх углов,
Он никогда не пройдёт,
Там ночи нет.
Бог отрёт все слёзы,
Там смерти нет, ни боли, ни страхов,
Там не исчисляют время годами,
Потому что там ночи нет.
— О, как прекрасно! — И нам показалось, что несчастная слепая девушка изо всех сил напрягала свои невидящие глаза, чтобы хотя бы мельком увидеть прекрасный город. — Не плачь, мама, — сказала она, уловив тихие всхлипывания, которые донеслись из дальнего угла комнаты. — Я так счастлива, что иду теперь к Иисусу.
Бедная мать наклонила лицо ближе к губам своей дочери, чтобы не пропустить ни одного слова.
— Я только об одном жалею, мама, — добавила Маргарита, — что я никогда не видела твоё лицо. О, если бы я могла увидеть его только один раз.
— В небесах, — прервала её наша учительница, — твои глаза будут видеть вечно.
— О да, — сказала умирающая девушка, — там я, возможно, увижу маму и Викторию. Поцелуйте, пожалуйста, Викторию вместо меня, когда она вечером придёт домой с фабрики. Скажите ей, что я благодарна за то, что она так тяжело работала для нас!
Потом вдруг она позвала:
— Паула! Паула!
— Я здесь, Маргарита.
Паула подошла ближе и взяла её руку.
— Ах, ты здесь. Спасибо, милая Паула, — она дышала с трудом. — Большое спасибо за то, что ты рассказала мне об Иисусе и о Его любви ко мне. Спой... — она не закончила предложение, но Паула опять пропела величественные слова «Ночи там нет».
— Она умерла? — спросила я, когда увидела её застывшее белое лицо.
— Да, но её глаза открылись, — сказала мадемуазель Виртуд нежно, — в городе, где нет ночи!
