Ор. Название: The Mystery of Pheasant Cottage (Patricia St. John)
Перевод с английского: N/A
© Фриденсштимме 1990
Серия: По Следам Веры 7
Глава: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 - 15 - 16
ПОСЕЩЕНИЕ ТЮРЬМЫ
Только тогда, когда я вышла за пределы станции и оказалась на многолюдной улице, я поняла, что не имею представления, куда идти, а спросить у кого то дорогу в тюрьму я боялась. Так прошло почти полчаса, пока я собралась с духом и робко спросила у одной женщины, но она тоже не знала, где тюрьма. Потом я спросила у какого-то мальчика, который в ответ только рассмеялся и спросил меня, кто я такая, что сделала и сколько получила?
Уже перевалило за полдень, и меня охватило отчаяние. Хотя меня теснили и толкали со всех сторон, я никогда раньше не чувствовала себя такой одинокой, как сейчас. Оглянувшись по сторонам, я увидела женщину, продававшую цветы. Собравшись с духом, я спросила ее:
— Можете ли вы мне объяснить дорогу в тюрьму?
— В тюрьму, дорогая? — повторила она. — Это недалеко отсюда. Пройди до конца улицы вон туда и садись в автобус № 8. Там опять спросишь.
Я добежала до остановки и вскочила в автобус, когда он уже трогался. Он был переполнен, и только после нескольких остановок подошел кондуктор. — Тюрьма, дорогая? — сказал он. — Ты едешь в обратную сторону. Здесь одностороннее движение. Тебе придется выйти на следующей остановке, перейти через улицу и сесть в обратном направлении. Он идет как раз мимо тюрьмы.
Только в одном Гриннинге можно было уже написать книгу о моих неудачных приключениях.
Я перешла Черстрит и пошла вниз по улице вместо того, чтобы идти вверх, и потеряла довольно много времени, пока нашла нужную остановку, где мне сказали, что автобус № 8 только что ушел. Ожидая следующего, я вдруг ощутила голод и вспомнила, что после слабого завтрака я больше ничего не брала в рот. Я побежала в магазин, купила булочку, шоколадную плитку и бутылку лимонада. Там я задержалась дольше, чем предполагала, и когда вышла, увидела, что мой автобус исчезает за углом. Я поняла, что едва ли успею на тот поезд, на который советовал мне сесть Дон. Но это меня мало тревожило, потому что к тому времени, когда мне надо будет принять какое-то решение, я увижу своего отца.
Когда подошел следующий автобус, я, подкрепившись едой, чувствовала себя удивительно спокойно. Еще немного и всю ответственность за это путешествие я передам в руки отца. Он даст совет, что делать.
— Тюрьма в конце улицы, рядом с церковью, — объявил кондуктор.
Я торопливо вышла, потому что мне казалось, что глаза всех устремлены на меня. Но когда я поспешно шла к тюрьме, на сердце было удивительно легко. Я все- таки добилась, я приехала! Мне вспомнились слова Дона, и я прошептала:
— Мне все равно, папа, что ты сделал, я твоя дочь, и я приехала!
Вот и вход — огромная дверь в высокой каменной стене, окружавшей двор и строения внутри, и дверь поменьше с решетчатым окном над ней. Я не могла дотянуться до звонка и сильно забарабанила в дверь кулаками. Никто не отвечал, я продолжала в отчаянии стучать, сердце бешено колотилось в груди. Наконец решетка над моей головой поднялась, и кто-то произнес: "Хэллоу!"
Я отступила от двери, чтобы меня было видно, и ответила тем же "Хеллоу", потом объяснила:
— Я приехала навестить моего отца, мистера Мартини. Он здесь уже почти девять лет; а я Люси Мартини, его дочь.
— Очень сожалею, — ответил голос, — но сегодня неприемный день и, кроме того, одних детей не впускают. Попроси маму приехать с тобой в следующий раз.
Я едва могла поверить своим ушам! Решетка снова опустилась, я стояла, уставившись на нее. Мной овладело отчаяние. Я опять подбежала к двери, била кулаками и ногами и кричала изо всех сил:
— Не уходите! Пожалуйста, пожалуйста, не уходите! У меня нет мамы, и я приехала одна. О, пожалуйста, впустите меня. Он мой отец.
Я не замечала, что собралась толпа, и все смотрели на меня. Одна женщина, очевидно, подумала, что моего отца только что увели в тюрьму, и пыталась убедить меня идти домой. Я оттолкнула ее и стала продолжать свой неистовый крик, пока она в конце концов не позвонила, и решетка снова поднялась.
— Может, кто-нибудь поговорит с этой девочкой? — попросила, женщина. — Она, видно, очень расстроена и совсем одна.
Женщина обняла мою дрожащую фигурку, стараясь успокоить меня. За стеной во дворе послышались шаги, приближающиеся к двери, ключ в замке повернулся, и маленькая дверь открылась. На пороге появился высокий человек в темно-синей форме.
— Ну, — проговорил он, — что случилось?
— Мой отец, — глотая слезы, проговорила я. — Он здесь. Я приехала из Истберри, чтобы увидеть его, а вы не хотите меня впустить... Я не знаю, куда мне теперь идти. Мой поезд, наверное, уже ушел... Я приехала одна... И я... должна его видеть. Пожалуйста, пожалуйста, впустите меня к нему!
Дежурный в нерешительности смотрел на меня. Я, должно быть, выглядела очень жалкой. — Войди, — сказал он доброжелательно. — Посмотрим, что можно сделать.
Я вошла за ним в дверь, не оглянувшись назад. Он провел меня в небольшую комнату и указал на стул. — Ну, а теперь рассказывай, — сказал он. — Кто твой отец?
Я рассказала ему все, думая, что если он обо всем узнает, он не сможет мне отказать. Он терпеливо выслушал меня, не перебивая.
— Я знаю, что он плохой человек, — возбужденно закончила я, глотая слезы, — иначе бы он сюда не попал. Но ведь он мой папа... И я... я... ну, мы не виделись девять лет, а я нужна ему... Он написал так в письме.
Дежурный встал и пересел за стол. Он вынул из ящика толстый регистрационный журнал.
— Джон Мартини, — повторил он, — переворачивая страницы. Закончив листать, он задумчиво уставился на книгу, как будто не зная, что сказать.
— Твой отец был совсем неплохим человеком, — сказал наконец он. — Мы все очень любили его, он был настоящим человеком. Но дело в том, что его здесь больше нет. Он так хорошо вел себя... Его освободили раньше срока. Он вышел в начале апреля.
Когда смысл сказанного дошел до моего сознания, я окаменела от потрясения. Ничто больше не имело значения и не волновало меня: ни моя теперь бесполезная хитрость, ни страх перед бабушкой, ни потраченные напрасно деньги, ни вопрос — что делать дальше. Одно, только одно меня мучило: мой отец больше двух месяцев на свободе и ни разу не приехал, ни разу не поинтересовался мной... Значит, все было ужасной ошибкой... Я ему совсем не нужна... У меня нет отца!
Я сжалась в кресле и стала так рыдать, что сердце готово было разорваться.
Тот добрый человек растерялся и не знал, что со мной делать. Он вышел, тяжело ступая и почесывая затылок, и вскоре вернулся с чаем, пирогом и с красочным журналом. Он просил меня успокоиться, сказал, что сейчас придет женщина, которая позаботится обо мне. Я делала усилия, чтобы пить чай, но слезы текли по лицу, и я долго еще плакала, не в силах сдержаться.
Когда пришла женщина в синей форме, я лежала в кресле, обессиленная и полусонная, ко всему безучастная. Женщина сразу нашла выход из положения. Она поступала так уверенно, будто иметь дело с разбитыми детскими сердцами было ее повседневным занятием. Она задала мне несколько вопросов, потом сказала, что мне необходимо сначала поесть и хорошенько выспаться и поэтому она возьмет меня к себе домой. Ее твердые и уверенные распоряжения ободрили меня, я взяла себя в руки и покорно последовала за ней в машину. Я утешала себя тем, что обо мне заботятся и мне не надо будет без цели бродить по улицам города до утра или сидеть всю ночь в зале ожидания. Да и что бы я делала одна? — Я хочу позвонить к вам домой, Люси, — сказала она, когда мы ехали к ней. — Твои дедушка и бабушка, безусловно, приедут за тобой.
Но я засопротивлялась и стала убеждать ее, что у нас нет телефона, что у меня есть обратный билет и я могу сама доехать. Казалось, она приняла все к сведению и согласилась. Вскоре мы приехали. Миссис Диксон подала мне хороший ужин. Помню, что к концу ужина у меня слипались глаза; она нашла в рюкзаке мою пижаму и помогла мне переодеться. И когда я почти засыпала, она положила мне на плечо руку и сказала:
— Люси, нам совсем не трудно найти твоего отца. У нас есть данные о всех освобожденных. Мы сможем сразу найти его след. Но ты должна сказать мне свой адрес, чтобы он знал, где найти тебя.
Я сразу же попала в ловушку.
— Фазан коттедж. Иствудское поместье. Истберри, — сонно пробормотала я. Я еще подумала, что нет смысла искать моего отца. Если бы он меня любил, он бы сам приехал. Я больше не хочу видеть его... у меня нет отца.
Проснувшись на следующее утро, я не сразу могла сообразить, где нахожусь. Вместо пения птиц и шелеста листьев я слышала шум автобусов и машин, а около моей кровати стояла девушка, которую я никогда раньше не видела. На ней было летнее платье, а волосы свободно рассыпались по плечам. И только когда я уже сидела за столом, я поняла, что это миссис Диксон. Она сказала, что по расписанию следующий поезд в Истберри идет в 12 часов дня; затем, прокашлявшись, осторожно сказала:
— Люси, вчера вечером у меня было такое чувство, что мне необходимо поговорить с твоими родными, и я позвонила им...
Я вся съежилась на своем стуле:
— Вы не могли это сделать! — возразила я. — У нас нет телефона.
— Я знаю, но я послала полицейское уведомление с просьбой позвонить мне, — спокойно ответила миссис Диксон. — У нас был долгий разговор. Они встретят тебя на станции, тебе не надо волноваться. Им понятно теперь твое желание видеть отца.
— Я не хочу видеть отца, — тихо сказала я. — Я и не волнуюсь.
К глазам подступили слезы, я быстро проглотила свой чай и принялась упаковывать рюкзак. К счастью, она меня оставила одну.
На станцию мы ехали молча. И только когда поезд грохоча приблизился к платформе, я поняла, как много сделала для меня миссис Диксон. Запинаясь, я выразила свою благодарность и извинения. Она улыбнулась и, видимо, поняла, что я тогда была вне себя. Я помахала ей из вагона. Поезд тронулся. Я устроилась в уголке полупустого купе.
Итак, мое смелое предприятие окончилось полным провалом, а я оказалась просто лукавым, уставшим ребенком, возвращавшимся домой, чтобы выслушать бабушкины упреки. Я сидела и бессмысленно смотрела в окно, пока поезд не остановился в Истберри. Бабушка и дедушка спешили мне навстречу, и даже я заметила, как они состарились и какие темные круги были у бабушки под глазами.
Я приготовилась к буре, но... ее не было. Разговор с миссис Диксон произвел на них странное действие — они обращались со мной, как с гостьей, рассказывали о всяких мелочах, не имевших ничего общего с тем злом и обманом, которые я причинила им за последние сутки. Дедушка выглядел совершенно разбитым и часто сморкался, но старался говорить бодро; бабушка сделала особый торт к моему приезду. Все это было чрезвычайно странно, и мне даже захотелось, чтобы меня побранили.
Дон приехал после чая. Он, казалось, не решался встретиться с бабушкой, потому что позвонил звонком велосипеда у ворот. Я услышала и выбежала к нему вместе с Шедоу. Глаза Дона чуть ли не выходили из орбит от нетерпения и любопытства. — Что случилось? Ты что, не ездила? — нетерпеливо спросил он и, не ожидая ответа, продолжал: — Я перенес постель в стойло прямо перед самым носом у матери, и она ничего не поняла, а потом сто раз ходил в рощу и кричал, как сова.
— Ездила, — ответила я. — Пойдем на холм, я тебе все расскажу.
Он оставил велосипед во дворе; мы взобрались на мое любимое место. Там мы уселись, и я изложила ему все подробности моего приключения.
— Держу пари, что твоя бабушка набросилась на тебя, — проговорил он задумчиво, жуя корень папоротника.
— Нет, Дон, — медленно ответила я, лаская Шедоу. — Она ничего не сказала. Я думаю, что так велела ей миссис Диксон. Но ведь все-все напрасно, Дон. Уже два месяца, как его выпустили, а он не пришел. Он, наверное, не хочет иметь дело со мной. Дон медленно покачал головой.
— Он придет, — уверенно заявил он. — Может, он болен или хочет заработать деньги, или сначала найти жилье. Все отцы ведь хотят иметь своих детей. О, я вспомнил, что отец обещал мне помочь сегодня вечером с латинским. Мне пора идти.
Мы быстро сбежали с холма, Дон сел на велосипед и, насвистывая, поехал домой. "Счастливый Дон! — подумала я. — Он торопится к своему любимому отцу". Я вздохнула и направилась к дому, радуясь тому, что скоро пора идти спать.
Как обычно, бабушка поднялась ко мне в спальню. Она все еще не высказала своего мнения о "хитрых детях". Она пожелала мне спокойной ночи, поцеловала, но медлила уходить, как будто хотела еще что-то сказать, но не находила нужных слов. Как непривычно для бабушки!
— Люси! — наконец проговорила она. — Я очень огорчена, что ты не сказала нам. Но теперь это не важно. Я хочу, чтобы ты поняла, что мы никогда не помешаем тебе увидеть твоего отца, если он захочет тебя посетить. Ты свободна в выборе. Мы будем просить Бога помочь тебе сделать правильный выбор.
Она повернулась и торопливо пошла к двери. Я осталась одна, безмолвная и встревоженная. Что все это значит? Неужели я была таким хитрым и негодным ребенком, что они меня больше не хотят. Неужели я потеряла глубокую любовь дедушки и бабушки только из-за того, что погналась за призрачной любовью своего отца. Мой безопасный маленький мирок, казалось, рушится, и меня охватила паника.
— Бабушка, бабушка, — закричала я, вскочила с кровати и на цыпочках пошла вниз, чтобы найти их обоих. Я не знала, что я им скажу, мне просто надо было быть с ними. Но на нижней ступеньке я остановилась, как вкопанная. Такого я еще никогда не видела: бабушка плакала. И между всхлипываниями я услышала, как она разбитым голосом говорила:
— О, Герберт, Герберт, что мы будем делать без нее?
Я повернулась и осторожно поднялась наверх. Я нашла ответ! Я забралась в постель и уснула крепким и спокойным сном.
