Ор. Название: The Mystery of Pheasant Cottage (Patricia St. John)
Перевод с английского: N/A
© Фриденсштимме 1990
Серия: По Следам Веры 7
Глава: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 - 15 - 16
ЗНАКОМСТВО С ПИСАТЕЛЕМ
Когда мы пришли домой, Дон, как всегда, выпил еще чашку чая и съел булку, а потом уехал на велосипеде в сгущающиеся сумерки. Это был еще один особенный день. Когда Дон сказал мне, как бы он поступил, я вдруг поняла, что мне надо делать. Все мои запутанные мысли о том, что правильно и неправильно, все противоречивые представления преданности и верности, казалось, разрешились в этом единственном предложении. Оно указывало путь, которым мне идти. Я должна обязательно найти своего отца и сказать ему: "Несмотря на все, что ты сделал, папа, я все-таки остаюсь твоей дочерью".
Впервые я почувствовала, что иду в правильном направлении, а не кружусь по замкнутому кругу. Впервые с тех пор, как я прочитала письмо, я моментально уснула, как только моя голова коснулась подушки.
Спустя два дня была страстная Пятница. Бабушка, дедушка и я пошли на служение в маленькую норманскую церковь, расположенную у отвесной скалы и окруженную морем колокольчиков. Я охотно ходила в церковь: мне нравилось быть одетой в праздничное платье и петь псалмы; я любила какой-то особый запах сырого камня и строгую красоту арок и колонн. Во время проповедей я обычно придумывала разные истории, в то время как дедушка дремал, а бабушка слушала.
В этот день, однако, служение было необычным: проповеди не было, только пение псалмов и молитвы. К своему удивлению, я впервые по-настоящему слушала. Потом мы пели знакомую мне с детства песню. На этот раз я задумалась над значением слов: "Он умер, чтобы мы были прощены. Он умер, чтобы мы были оправданы"
"Если это правда, значит плохие люди могут опять стать хорошими. Даже те, кто в тюрьме, могут быть прощены", — рассуждала я. Глубоко задумавшись над этим, я не заметила, как окончилось служение. Все стали выходить из прохладного, похожего на пещеру, помещения в зеленый и золотой мир апрельского утра. Интересно, что чувствует человек, который выходит из тюрьмы, и которого простили? Я шла домой притихшая, поглощенная этими размышлениями.
На следующее утро я помогала дедушке выпалывать сорняк. Я хотела у него узнать все до мелочи, и, кроме того, я любила беседовать с дедушкой.
— Моя мама любила работать в саду? — начала я разговор.
— Ну, мне кажется, не очень. Ей нравились дикорастущие растения, и она любила гулять по лесу. Она больше увлекалась чтением, чем работой в саду, и сама придумывала разные истории, наша Алиса.
— Тогда я совсем похожа на нее, правда, дедушка? — Он нежно улыбнулся:
— Ты действительно такая, как она. Делаешь вид, будто полешь, а на самом деле стоишь и разговариваешь. Это был ее метод. Она меня всегда отвлекала от работы.
— А на своего отца я ничем не похожа? Нельзя же быть похожим только на одного из родителей.
— Думаю, что ты совсем не похожа на него, даже если бы... — он остановился, подыскивая слова. Улыбка сошла с его лица.
— Дело вот в чем, мне так кажется: если скрестить сильную породу со слабой, затем эти сеянцы поливать, удобрять и очищать от сорняка, они вырастут здоровыми и крепкими. Слабые сеянцы погибнут. Мы старались дать тебе, Люси, много тепла, ласки, домашний уют...
— Но, дедушка, разве плохие люди никогда не исправляются? Я хочу сказать, разве они не могут измениться?
Дедушка обдумывал мой вопрос довольно долго.
— Да, — произнес он наконец, — даже в Библии сказано, что "не собирают смокв с терновника"... но цветы остаются цветами и семена семенами, а люди могут измениться по милости Божьей. Однако тюрьма — неподходящая почва для этого, Люси. Выходят оттуда большинство в худшем состоянии, чем в котором вошли. Но Бог их все равно еще любит. Тебе лучше спросить об этом у бабушки.
Он глубоко вздохнул и наклонился над своей грядкой, я тоже вздохнула, потому что его ответ меня мало утешил. Вдруг у меня вырвался радостный возглас: я увидела два белых нежных нарцисса, пробившихся из кучи удобрения возле сарая. "Какие прекрасные чистые цветы в таком грязном, вонючем навозе, — сказала я про себя. — Это подобно милости Божьей. Безобразное может превратиться в прекрасное. Я думаю, что плохие люди могут стать хорошими".
До Пасхи я редко видела Дона, потому что он много помогал своему отцу: поднимал по лифту багаж для посетителей гостиницы, работал в саду, мыл машины, выполнял поручения мистера Смит. И новый велосипед был уже недалеко. — А кто такой мистер Смит? — спросила я однажды с любопытством. Был теплый, наводящий на сон полдень. Мы сидели, болтая в воде ногами, ели бутерброды и обменивались новостями.
— Мистер Смит, — объяснил Дон с набитым ртом, — является нашим единственным постояльцем. Дней десять тому назад он снял чердачную комнату и собирается оставаться там до лета. Он много знает, побывал во многих странах, был даже в Испании и видел бой быков, но он сейчас не совсем здоров — сильно кашляет. Я люблю с ним разговаривать, но это не часто удается, потому что он всегда занят.
— А чем он занят? — спросила я более заинтересованно.
— Он пишет книги, — небрежно ответил Дон. — У него их целая полка. Но мне он не разрешает их брать. Он говорит...
— Пишет книги! — я открыла рот от изумления. — Ты хочешь сказать, что он пишет настоящие книги, которые печатают и читают?
— Конечно! Что еще можно делать с книгами?
Я уставилась на него с почтительным удивлением. Он выполняет поручения настоящего писателя, книги которого печатаются. Я вспомнила о тетрадках в моей спальне с заполненными моими выдумками страницами. Смогу ли я написать что-нибудь такое, что можно было бы напечатать? И кто бы меня научил этому?
— Мне хотелось бы познакомиться с мистером Смит, — смело заявила я.
— Пожалуйста, — ответил Дон. — Он охотно встретится с тобой. Я говорил ему, что ты пишешь рассказы и стихи, и он сказал, что его интересуют дети, которые пишут. Он хотел бы почитать твои тетради. Может, он придет сюда со мной, когда ему станет лучше. Но меня несколько дней не будет: мы с папой собираемся поехать в рощу и посмотреть, есть ли там барсуки. Они выходят из своих убежищ, когда становится темно.
— Я бы тоже хотела их посмотреть.
— Хорошо, — добродушно согласился Дон, — барсуков стоит посмотреть, но надо сначала узнать, есть ли они там, если есть, мы что-нибудь придумаем.
Он выполнил свое слово. Спустя несколько дней он приехал на велосипеде, запыхавшийся и возбужденный ворвался на кухню и выпалил:
— Пожалуйста, миссис Фергусон, разрешите Люси поехать к нам. Мама сказала, что она может у нас попить чай, а потом мы все поедем смотреть барсуков. Мы видели сотни барсуков, миссис Фергусон. Ну, по крайней мере, семь. Было очень темно, и мы видели, как они танцевали и играли друг с другом.
— Как вы их видели, если было очень темно? — смеясь, спросила бабушка.
— Это потом стало темно, пока мы наблюдали за ними. А когда мы пришли, солнце только заходило, и небо было багровое. Нам долго пришлось очень- очень тихо лежать, почти целый час. Нельзя было даже пошевелиться.
— Это, должно быть, была для тебя настоящая пытка! — заметила бабушка, глядя на вертящегося Дона. — А кто еще едет? Твой отец?
Дон энергично покачал головой:
— Папа сегодня занят. Мистер Смит согласился ехать с нами. Он привезет Люси около девяти часов. Согласны, миссис Фергусон?
Под таким энергичным натиском бабушке пришлось согласиться.
Я очень волновалась, сама не зная отчего: то ли оттого, что увижу барсуков, то ли оттого, что познакомлюсь с настоящим писателем.
И вот мы отправились. С большой скоростью мы спускались под нависшими ветвями лиственниц, и я подумала тогда, что самая великая радость — это на стремительной скорости съезжать на велосипеде с горы, когда ветер свистит в ушах, и волосы развеваются на ветру.
У подножья холма расстилались луга, мы быстро пересекли их и вскоре въехали в город и покатили по узкой мостовой между деревянными домами. Гостиница Дона находилась на другом конце города. Мы проехали ее и остановились у следующего дома, где жили его родители.
— Это моя мама, Люси, — сказал мимоходом Дон, исчезая в другой комнате.
Я смущенно улыбнулась приятной женщине, встретившей меня с той же обаятельной улыбкой, какой и Дон меня приветствовал. Она пригласила меня сесть, пока приготовит чай. Я сидела на диване, а Дон носился из комнаты в комнату, собираясь в дорогу. Судя по его суете, можно было подумать, что мы собираемся на Северный полюс. Неожиданно открылась дверь и послышался спокойный, ровный голос:
— Так это та самая Люси, которая пишет стихи? Добрый вечер, Люси. Меня зовут мистер Смит.
Я вскочила на ноги и изо всех сил постаралась скрыть свое разочарование. Не могу точно сказать, каким я себе представляла писателя, но, конечно, не таким, каким выглядел человек, стоявший на пороге комнаты: высокий и худой, сутулый, с лысиной на макушке, имевший вид усталого и больного человека. Но я быстро овладела собой, потому что у него было очень доброе лицо, и он смотрел на меня с искренним интересом. Я улыбнулась в ответ и протянула ему руку, сказав, что я действительно пищу стихи и рассказы, но что они не очень хорошие.
— Они станут лучше, если ты настойчиво будешь продолжать писать, Люси, — серьезно ответил он. — Покажи мне их когда-нибудь, я их охотно посмотрю. Хорошо? А сейчас, наверное, пора пить чай. Я полагаю, это нечто вроде праздничного вечера в честь барсуков. Пойдем в гостиную.
Стол действительно был накрыт по-праздничному: ветчина и салат, фрукты и мороженое, даже пироги. Отец Дона много шутил за столом, и мы все смеялись; чаепитие прошло очень весело.
Когда мы, наконец, отправились, вооруженные фонариком, биноклем, мятными лепешками и ковриком для мистера Смит, было уже довольно поздно — солнце почти зашло. Нам надо было минут 20 ехать по загородным лугам. Я почти ничего не замечала вокруг, потому что мистер Смит начал беседовать со мной о книгах, о стихах, о литературе. Он говорил со мной, как с равной, и к своему удивлению, я чувствовала себя с ним просто и свободно, как ни с кем из взрослых до сих пор. Наконец я вспомнила о бедном Доне, который уже давно нетерпеливо ерзал на заднем сиденье. Ему хотелось прочитать нам лекцию о барсуках.
— В феврале у них в гнездах появляются детеныши, — начал он, как только получил возможность вставить слово. — Вот здесь остановитесь, мистер Смит. Можно оставить машину напротив этой фермы, а мы пройдем дальше через лесок и спрячемся в том месте, где растет крапива. Их гнездо прямо под теми кустами. Вам надо взять коврик, мистер Смит, потому что вы кашляете.
Он торопливо пересек луг, на котором фиалки уже закрывали свои лепестки. Последние лучи солнца окрасили небо в оранжевый цвет. Мы подошли к зарослям крапивы, и Дон опустился на четвереньки, подав нам знак сделать то же самое и молчать. Я думала, что для мистера Смит непривычно на четвереньках пробираться через заросли ежевики и крапивы и как индеец преследовать свою добычу, но он довольно легко, без особого напряжения выполнил приказание Дона.
Наконец мы устроились в узкой ложбине, почти вплотную прижавшись друг ко другу и старались не чесать обоженные крапивой места. Было довольно прохладно, все покрывала роса. За деревьями погас последний светлый луч, и затихло пение дрозда. Мы лежали так тихо, что были слышны разные звуки: шум крыльев летящей ко гнезду птицы, потирание задними лапками зайца на лужайке позади нас.
Темнело, и мне вдруг стало так радостно от того, что рядом со мной мистер Смит, и я еще теснее прижалась к нему. Дон подался вперед, затаив дыхание, и весь превратился в слух.
И вот, наконец, наступило то, чего мы ждали. Шорох в прелых листьях, черный нос с яркой белой полоской — и большой барсук поднялся на задние лапы, обнюхивая воздух. Он проковылял несколько шагов и появился другой. Потом они стали друг против друга, поднялись на задние лапки и начали нечто вроде предзакатного танца. Появился еще один, потом еще — старый жирный барсук, два маленьких толстеньких барсучонка. Они то взбирались на кротовину, то скатывались с нее.
Застыв, подобно статуям, мы с интересом наблюдали за ними до тех пор, пока совсем не стемнело, и едва можно было разглядеть только призрачные очертания, услышать тихое посапывание и шелест падающих листьев и воспринять самих себя, как неотъемлемую часть всего окружающего.
Внезапно мистер Смит чихнул, и в то же мгновение мы оказались одни в темной ночи, в сырой ложбине и зарослях крапивы.
— Я очень огорчен! — произнес мистер Смит.
— Ничего, не беспокойтесь, — великодушно успокаивал его Дон. — Все равно уже ничего не видно. Ох, я совсем одеревенел. Это было просто сказочно, правда, мистер Смит? Ты рада, что поехала, Люси? Держу пари, что ничего подобного ты не видела в своей жизни! Вот возьмите мятные лепешки, подкрепимся немного... Бежим наперегонки к машине, Люси!
Он был в превосходном настроении и без умолку болтал всю обратную дорогу. Я его слушала только наполовину, потому что этот вечер был для меня полон почти мистических переживаний. Я знала, что никогда в жизни не забуду его.
Мы доехали до наших ворот. Лунный свет заливал сад, и дедушкины тюльпаны походили на слабо светящиеся фонарики.
— Спокойной ночи, Люси, — сказал мистер Смит. — Завтра постарайся описать этот вечер. Напиши о том, как птицы летели к своим гнездам, как пахла трава, покрытая росой; напиши, что ты испытала, когда появился первый барсук, напиши о лунном свете на тюльпанах, напиши обо всем и потом покажешь мне.
— Хорошо, — кивнула я, выпрыгивая из машины. — Я постараюсь. Спокойной ночи и большое вам спасибо!
Они уехали, а я стояла у ворот, недоумевая, как он узнал о моих переживаниях и чувствах.
