Перевод с английского: N/A
© Фриденсштимме 1990
Серия: По Следам Веры 8
Глава: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14
Тетушка Сюзетта
Людовик Дагон, крепко закрыв деревянные ставни, прилаженные изнутри к окнам лавки, повернул ключ, задвинул задвижку и, минуя маленький магазин, наполненный необходимыми в деревне предметами мануфактуры и сельскохозяйственной утвари, вошел в довольно просторную кухню. В камине тлели еще несколько поленьев. В подвешенном на крючке котле весело кипела вода. На белом деревянном столе безукоризненной чистоты горела лампа, а возле стола в большом старинном кресле с прямой спинкой сидела и быстро вязала не менее старая, чем кресло, и прямо державшаяся женщина.
Ее легко можно было бы принять за статую, так она была неподвижна и строга на вид. Она была одета в платье из коричневого коленкора, большой белый передник и накрест завязанный платок, греющий спину. Большой белый чепчик покрывал ее голову. Это была Сюзетта Дагон, сестра Людовика. При входе брата она положила свое вязание на колени и, воткнув в свои седые волосы одну из спиц, подняла на него глаза.
- Скажи, пожалуйста, Людовик, - сказала она старческим голосом, - что с тобой, стариком, случилось? Я думала, что никогда тебя не дождусь! Ты, верно, зашел по дороге к друзьям поразвлечься? В твои-то годы было бы странно...
- Да, - ответил Людовик, гася фонарь, который он поставил на деревянный столик у двери, - я нимало не расположен заниматься пустяками, мне не до этого.
- Но что же тебя так задержало? Я должна была подложить дров, чтобы вода не остыла. Я уже начала беспокоиться и спрашивала себя, не случилось ли чего?
- Слава Богу, нет, - ответил Людовик, - со мной ничего не случилось, но я нашел в закрытой церкви ребенка с собакой.
- Ты что-то нашел? А что именно? - спросила старая дама, наливая воду в кофейник, стоявший у огня.
- Представь себе, в ту самую минуту, как только я открыл церковную дверь, я услышал внутри нее лай, потом сильный шум, и что же я вижу? Маленькую девочку с собакой. Они спрятались под колокольней.
- Не может быть! - вскричала Сюзетта, еще более выпрямляясь и все еще держа в руке верхнюю часть металлического кофейника, с которой капал кофе.
- Смотри за кофейником! - заметил ей Людовик. Кофе был любимым напитком старика.
- Ах, правда, я и не заметила, - спохватилась Сюзетта, поспешно исправляя свою ошибку. - Кто же была эта девочка? - спросила она с женским любопытством.
Людовик кратко рассказал ей историю Магдалины. По окончании рассказа Сюзетта снова села в кресло и начала вязать.
- Как она выглядит?
- Я не заметил, я не видел ее хорошенько. Она, бедняжка, была бледна и испугана!
- Что ты собираешься с ней делать? Людовик в замешательстве кашлянул. Наступило минутное молчание.
- Я, видишь ли... Я думал завтра утром привести ее сюда, чтобы дать ей немного отдохнуть.
- Надеюсь, что ты не собираешься оставить ее у нас. Я не желаю собирать в доме бродяг! Кто поручится в том, что она не лгунья и не воровка?
- Что она лгунья, я этого не думаю, - спокойно ответил Людовик. - Она была слишком расстроена, чтобы забавляться, придумывая сказки. Вообще, не следует тотчас предполагать дурное.
- Ты все тот же, Людовик, - ответила с неудовольствием Сюзетта, - ты веришь первому встречному. Если бы тебя и обобрали, ты не сказал бы ни слова. Но, слава Богу, я не такая, и меня не легко провести, к счастью для тебя. Гораздо умнее было бы, - продолжала старуха, - отвести ее прямо к пастору. Он позаботился бы о ней и достал бы ей место в приюте или у частных людей.
- Может быть, - ответил добрый старик, но в его голосе не слышалось уверенности. - Завтра все выяснится, - сказал он, вытягивая свои усталые ноги. - Дай мне еще чашечку кофе и пора на покой. Мне немного остается спать.
- Итак, - сказала после некоторого колебания Сюзетта, - утром ты приведешь эту девочку? Людовик молча усмехнулся.
- Увидим, как все сложится, - коротко ответил он и, взяв лампу, вышел. Скоро его тяжелые шаги раздались в комнате над кухней.
Сюзетта Дагон или госпожа Дагон, как ее называли в деревне, оставшись одна, покачала несколько раз головой. "Увы, - проворчала она, - только этого еще недоставало! Людовик способен навязать себе эту девочку... несчастная я... Она перевернет наше хозяйство вверх дном. Все изменится. А я, к тому же, так не люблю детей!" - Во время этого монолога, прерываемого многочисленными вздохами, старуха бережно уложила свое вязание, посыпала пеплом потухшие уголья камина, затем, взяв с собой свечу, исчезла в маленькой двери, расположенной напротив двери лавки.
Людовик Дагон был когда-то крепким и зажиточным крестьянином. Вблизи этой деревни он обрабатывал арендуемый участок земли, но с приближением старости ряд неудач постиг его. Несколько лет подряд был плохой урожай, один за другим умерли жена и двое сыновей, отняв у него радость семейного очага и лишив его возможности продолжать свой тяжелый труд. Он бросил хозяйство, переселился к своей сестре, имевшей небольшой магазин, и занял место звонаря, не желая быть праздным. Вместе с этим занятием, приносившим ему мало дохода, он соединял плетение корзин, ремесло, которому он научился еще в детстве и которому теперь посвящал с пользой свой досуг.
Жизнь Сюзетты Дагон сложилась так, как складывается жизнь многих швейцарских женщин. В молодости она была тщеславна: ей хотелось видеть свет, попасть за границу. Уехав из Швейцарии, когда ей было двадцать лет, она сорока лет вернулась на родину, усталая, постаревшая, наученная житейским опытом. Она привезла с собой скудные сбережения, собранные в поте лица и заменившие ей спокойное семейное счастье, которое она могла бы найти, не покидая родины. Не зная, за что приняться, она надумала открыть магазин, чтобы иметь и занятие, и выгоду одновременно. Она обрадовалась приезду брата, потому что одиночество тяготило ее. Десять лет прожили Людовик и Сюзетта мирно вместе. Редко можно было услышать в этом домике громкий разговор. Людовик, более скрытный от природы, чем Сюзетта, говорил мало. Необыкновенно осторожный в выражениях, он редко высказывал свои взгляды, охотно соглашаясь с мнением своей сестры.
У Сюзетты было очень доброе сердце, но, хотя душа ее была прекрасна, она отличалась такими странностями и предрассудками, что незнающие ее люди считали ее скучной. Дети соседней деревни испытывали по отношению к ней чувство уважения, смешанного со страхом. Правда, она наделяла их иногда гостинцами, но эта милость сопровождалась столькими - увы, вполне заслуженными - выговорами по поводу разорванного передника, грязных рук или невежливых манер, что ребята не знали, следовало им при этом смеяться или плакать.
Вот обстановка, среди которой предстоит жить Магдалине. Как будет чувствовать себя наш флорентийский светлячок между этими двумя туманными пятнами?
На другой день, на рассвете, Людовик прошел по деревне к месту, где расположились бродячие акробаты. Засунув руки в карманы, он казался олицетворением равнодушия. Комедианты собирались уезжать, и звонарь решил, что через час они будут уже далеко, потому что лошади уже закладывались.
"Значит, они отказываются от девочки", - сказал старик самому себе.
Они, однако, искали ее во всех уголках и переулках деревни. Накануне вечером Циска, Биричино и Юдифь все трое искали беглянку. Но обе женщины, хотя и горели желанием выместить свою злобу на ней, не решались все же открыто расспрашивать о ребенке из страха навлечь на себя и на свою труппу невыгодное для них внимание. Что же касается Биричино, мы имеем основание думать, что если бы он увидел Магдалину справа, он поспешил бы перевести свой взгляд налево, так как он верил, что Магде не место в труппе, и твердо решил ее не находить.
Вскоре после семи часов утра Людовик с удовольствием увидел из окон своего дома, что фургоны выехали из деревни. Сюзетта также видела их из окон кухни. Лишь только они свернули за угол, старуха позвала своего брата.
- Людовик, они уже исчезли из виду!
- Да, - ответил он, не трогаясь с места.
- Не сходишь ли ты за девочкой? Она, наверно, голодна.
- Нечего торопиться, - флегматично ответил брат. - Когда я пойду в церковь звонить, я приведу ее с собой.
Сюзетта ничего не ответила. Она знала, что если брат решил что-нибудь, его нельзя было переспорить. Она вернулась в свою кухню и не раз еще вздохнула, прибирая ее.
- Еще целый час надо подогревать этот завтрак, - говорила она сама себе. - Это меня задержит и я не попаду в церковь! Какое несчастье, что Людовик нашел эту девочку! Она нарушит наш покой! Нам было так спокойно без нее.
Не давая себе в этом отчета, старая дама, однако, с нетерпением ожидала девочку: женское любопытство не было ей чуждо.
Наконец Людовик мерным шагом вошел в кухню, снял с гвоздя большой церковный ключ и направился к церкви.
Стояло чудное сентябрьское утро. Облачное на рассвете небо просияло, и темные очертания гор отчетливо на нем вырисовывались. Большой источник весело журчал в каменном бассейне, и голуби, довольные, что в воскресное утро здесь не толпились прачки и кухарки, с наслаждением купались, встряхивая на солнце свои перышки, и разглаживая их своими маленькими розовыми клювами.
Вот картина, представшая глазам Магды, когда она боязливо выходила из церкви. Звонарь шел перед нею. Он поспешно ввел ее в скромную лавочку.
При виде длинного морщинистого лица и белого, сильно накрахмаленного чепчика девочка было совсем оробела, но старушка, охваченная состраданием к маленькой сиротке, измятое платье и застенчивость которой свидетельствовали о ее бедности и одиночестве, так обласкала ее, что ободренная Магдалина охотно последовала за ней в кухню и, не заставив себя долго просить, съела оставленный ей обильный завтрак.
Заметив, что девочка тихонько давала часть своего завтрака Сиру, Сюзетта, взяв глиняную чашку, наполнила ее остатками еды и поставила перед собакой, сказав:
- Вот, ешь это и не отнимай порции своей хозяйки.
- О, спасибо вам, - сказала Магда с таким благодарным взглядом, что он перевернул душу старой дамы.
С этой минуты девочка овладела ее сердцем. Но еще больше она заслужила расположение хозяйки дома, когда, окончив свой завтрак, вежливо попросила позволения помочь убрать ей посуду.
- Что ты умеешь делать, дитя? - спросила Сюзетта.
- Я мало что умею делать, сударыня, но я буду стараться, - и сиротка взглянула на нее своими большими черными глазами, такими кроткими и грустными.
- В таком случае собери эти тарелки и поставь их на кухонный стол, потом возьми полотенце и помоги мне вымыть и расставить посуду.
Магдалина была ловкая и умная девочка. Она так прекрасно исполнила это несложное дело, что госпожа Дагон была от нее в восторге и объявила своему брату, что она не знает девочки милее и проворней этой. Еще день не успел склониться к вечеру, а оба старика уже привязались к ребенку. Деревенские кумушки заходили днем посмотреть на девочку из любопытства, которое они называли участием. Но Людовик всячески старался избавиться от них.
- Постарайся от них отделаться, - говорил он, толкая локтем свою сестру, - ничего хорошего они не делают. К чему вся эта болтовня?
Но, кажется, легче было бы задержать воду источника, чем избавиться от любопытных женщин.
На другой день уже вся деревня знала историю Магдалины. Под предлогом покупки иголок, ниток или тетрадей большие и малые шли в лавку, чтобы взглянуть на иностранку, забившуюся в уголок и смущенную выпавшим на нее вниманием. Некоторые добрые души, пораженные плохим состоянием ее костюма, приносили ей кто старое платье, кто юбку, кто передник, так что наконец, как сказала Сюзетта, она не знала, куда девать все это богатство.
В сумерки, когда Сюзетта и Магдалина разбирали это старье, дверь приоткрылась, и приятный женский голос спросил:
- Вы здесь?
- Да, - ответила старушка и, поспешно сняв очки и бросив платье, которое она держала в руке, кинулась навстречу посетительнице.
Молодая, лет тридцати, женщина, просто одетая, приветливая и стройная с улыбкой вошла в комнату.
- Правда ли, госпожа Дагон, что вы приняли, как я слышала, бедную, брошенную девочку?
- Увы, да, сударыня, мы не могли этого не сделать, - сказала Сюзетта, как бы извиняясь. - Куда же было ее девать?
- Где же эта девочка?
- Вот она, - и Сюзетта подвела Магдалину к женщине, оказавшейся женой пастора.
Посетительница тихонько привлекла ее к себе и стала расспрашивать с такой добротой, что девочка сразу почувствовала к ней расположение и рассказала все, что с ней случилось более подробно, чем когда-либо раньше. Слушая ее, госпожа Серанвиль несколько раз вытирала навертывавшиеся на глаза слезы.
- Как звали твоего дедушку, дитя мое? - спросила она наконец.
Магдалина запнулась, покраснела, пытаясь вспомнить, но оказалось, что она не помнила его имени. Она слышала его однажды, но сейчас забыла.
- Жаль, - сказала госпожа Серанвиль, - у него, по всей вероятности, было кое- какое имущество в Швейцарии и можно было бы похлопотать, чтобы ты получила его по наследству. Не помнишь ли название деревни, где жил твой дедушка?
- Мне кажется, что оно написано в моей книге! - воскликнула Магда.
Она принесла книгу и положила ее перед госпожой Серанвиль. На первой пожелтевшей от времени странице крупным неровным почерком было написано: "Дочери моей Катерине Ноде в память о ее конфирмации в Воклюз Юра".
И на этот раз книга дедушки заговорила.
- Вот и прекрасно! - сказала жена пастора. - У нас есть главное, т. е. адрес. Кажется, мой муж знает пастора деревни Воклюз. Он напишет ему и получит нужные справки.
Жена пастора была женщина деятельная и добрая, никогда не откладывавшая на другой день то, что могла сделать сегодня. Захватив с собой имя и адрес Жана Ноде, она ушла из лавки, провожаемая словами благодарности Сюзетты. Магда, стоя на пороге, долго смотрела вслед удалявшейся быстрыми, легкими шагами стройной даме.
Мало-помалу Магдалина начала оправляться от пережитого. В первые дни пребывания под скромным, но гостеприимным кровом доброго звонаря она вздрагивала при всяком шуме и пряталась при стуке всякой тяжелой телеги. Она не решалась даже выходить на улицу из страха снова попасть к цыганам. Девочка только тогда успокоилась, когда Людовик, Сюзетта и добрый пастор уверили ее, что эти люди не имели на нее никакого права и что они не посмели бы даже настаивать на ее возвращение к ним. Время также взяло свое: через неделю перемена жизни благотворно сказалась на девочке. Чисто одетая, хорошо вымытая и причесанная, Магдалина становилась все спокойнее и доверчивее. Ее глаза временами отражали беспечность, свойственное ее возрасту, но никогда не исчезал из них оттенок грусти, придававший еще более прелести ее подвижному и умному личику. Сердце сжималось, глядя на нее. Хотелось заключить ее в свои объятия и поцелуями изгладить следы слез с этих бледных щек. Так, по крайней мере, думала госпожа Серанвиль, нежно привязавшаяся к сиротке. Что же касается доброй Сюзетты, то, к ее великому удивлению, она еще не была обкрадена. И ее мнение о бездомных детях совершенно изменилось.
- Я не могу надивиться, - говорила она Людовику, - эта девочка ничего не трогает, не делает беспорядка в кухне. Напротив, она помогает мне все приводить в порядок. Никогда бы я не подумала, что она окажется такой милой, и это после того, как она так долго блуждала по большим дорогам!
- Я же, - говорил Людовик, нравоучительно покачивая головой, - я сразу подумал, найдя эту бедняжку в доме Божьем, что дурной ребенок не укрылся бы там, и что мы без опасения можем приютить ее у себя.
Со своей стороны Магдалина, благодарная за оказанную ей доброту, всячески старалась услужить своим покровителям. Она, правда, была иногда слишком проворна в своих движениях к недовольству Сюзетты, неуспевавшей за нею в кухне или в магазине, но покупатели ценили эти маленькие трудолюбивые ручки, умевшие отыскать требуемые вещи гораздо скорее, чем руки старой дамы. Она же была того мнения, что дело делается только тогда хорошо, когда оно делается медленно. Старушка часто обращалась по этому поводу к Магдалине с увещеваниями и упреками, но девочка скоро сообразила, что виной этому была старость, и не обижалась на эти упреки. Мнимая строгость госпожи Дагон, столь устрашавшая деревенских детей, нисколько ее не пугала.
- Как ты только можешь жить у госпожи Дагон? - спросила ее одна из ее новых подруг. - Она такая строгая!
- Нисколько, - ответила Магдалина.
- Разве она тебя никогда не бранит?
- Да, иногда, но это не важно. Я знаю, что в сущности она очень добрая.
Скоро Магдалина стала общей любимицей всех деревенских детей. Когда она с ними познакомилась и чувство страха мало-помалу исчезло, к ней вернулась веселость, присущая ее возрасту, и она с увлечением отдавалась шумным играм деревенской детворы. Ее самобытность, ее прежние жизненные обстоятельства скоро выдвинули девочку на первое место среди детей: никто так не умел управлять играми и придумывать новые забавы. Но особенно интересовали новых подруг Магдалины рассказы о ее прошедшей жизни, связанные с отрывками драматических представлений, которые девочка передавала с врожденной итальянской живостью.
Собравшись вокруг нее, дети слушали ее с разинутыми ртами. Она охотно рассказывала им содержание маленьких комических пьес, созданных ее бывшим хозяином, смешные выходки Биричино или же описывала скачки на маленьких пони. О Беппо она никогда не говорила. Все, что касалось его, она считала слишком чистым, слишком священным, чтобы служить темой разговора с равнодушными слушателями. Имени Циски она также не произносила, боясь вызвать в своем сердце забытое уже чувство вражды к ней.
Сира пользовался всеобщим вниманием и лаской. Магдалина любила превозносить верность своей собаки, показывать ее ловкость и ум. Однажды, когда Магдалина, стоя среди толпы детей, показывала талантливость своего любимца, на улице показался господин, когда-то хотевший купить пуделя. Он подошел к детям. При виде его Магда испугалась. Она подбежала к Сиру, обхватила его обеими руками за шею и воскликнула:
- О, сударь, это моя собака, не отнимайте ее у меня!
- Но я и не намерен ее у тебя отжимать, - ответил приветливо незнакомец, - слышал твою историю, которая меня очень заинтересовала, и я никогда не хотел бы разлучать таких верных друзей.
Как бы я ни любил собак, я, конечно, не стану отнимать у тебя твоего пуделя.
Магдалина подняла на старика свои глаза, в которых еще читался испуг.
- Благодарю вас, сударь, - сказала она, - я действительно никогда не продам Сиру.
- И ты совершенно права, малютка, но если ты хочешь сделать мне удовольствие, заходи иногда ко мне с твоей собакой. Вы мне покажете свое искусство, а я за это дам тебе награду. Я живу в том доме с зелеными ставнями.
Так Магдалина заключила мир с человеком, которого до сих пор считала врагом своего покоя.
С той поры девочка часто ходила с Сиром в хорошенький домик, где старый холостяк встречал их непременно конфетами и дружественным приемом,
