Ор. Название: Christie, the King's Servant (O.F. Walton)
Перевод с английского: N/A
© Христианское просвещение 2002
Серия: Семя веры 5
Глава: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12
«КТО ТЫ ТАКОЙ?»
На той неделе в субботу солнце ярко светило. Я рано проснулся, легко позавтракал и приступил к работе над своей картиной как можно раньше. Прошло немного времени, когда я снова услышал голоса откуда-то сверху — те же детские голоса, которые я слышал раньше.
— Ты дай ему это, — сказал один голос.
— Нет, Маргори, я боюсь. Лучше ты сделай это.
— Ты не должен бояться, потому что ты мальчик, — сказал первый ребёнок, — папа говорит, что мальчики всегда должны быть смелыми.
— Но ты же старшая, Маргори, а большие люди должны быть смелыми ещё больше, чем маленькие!
После этого был долгий диалог шёпотом, и я не мог разобрать, о чём шла речь. Но вдруг через забор бросили маленький листок бумаги розового цвета, который закружился над мои мольбертом. Я быстро поймал его, чтобы не дать ему приклеиться к краскам, и увидел, что на нём было что-то напечатано. Он гласил следующее:
Убедительно просим вас прийти на небольшое богослужение, которое состоится в воскресенье в 11 часов утра на берегу.
Тема: Кто ты такой?
— Спасибо, — громко поблагодарил я. — Кто прислал мне это?
Сначала не было никакого ответа, а потом голос маленького ребёнка произнёс прямо надо мной:
— Мы оба, сэр.
— Идите сюда и поговорите со мной, — пригласил я, — я не могу разговаривать с детьми, которых не вижу. Выходите сюда и посмотрите на мою картину.
Они сразу же пришли, держась за руки: маленькая девочка пяти лет в голубом шотландском берете, светло-розовом платьице и белом фартучке и трёхлетний мальчик, самый хорошенький и крепенький малыш, как я подумал, из всех, кого я когда-либо видел. Его личико было круглым и розовощёким, как яблоко, глаза — тёмно-голубые. У него было самое счастливое и плутов ское выражение лица, которое только можно прочесть в глазах. Когда малыш смеялся (а разве было когда-нибудь, чтобы он не смеялся?), он смеялся сразу всеми частями своего личика. Начиналось всё с его глаз, потом вступали губки, и даже его носик был вовлечён в этот процесс. Если бы можно было поймать солнечный лучик и надеть на него одежду маленького мальчика, я думаю, что он был бы похож на этого малыша.
— Вот так, — сказал я, — теперь хорошо. Мне нравится видеть детей, с которыми я разговариваю. Для начала скажите мне, как вас зовут.
— Я Маргори, сэр, — сказала маленькая девочка, — а он Джек.
— Джек! — воскликнул я. — Меня тоже так зовут. Хорошее имя, правда, маленький Джек? Маленький Джек, иди сюда, посмотри на мою картину и скажи, умеет ли большой Джек рисовать.
Постепенно они стали чувствовать себя непринуждённее и доверительно защебетали со мной. Маргори рассказала мне, что эту бумагу передал её отец. Он должен был проповедовать в воскресенье. Он проповедовал каждое воскресенье, и много людей приходило послушать его. А Джек пел в хоре.
Что за хорошенький маленький хорист — круглолицый маленький херувим, если такие существуют!
— Вы придёте, большой Джек? — спросил он, сжав мою руку своей крепкой, сильной маленькой ручкой.
— Я не знаю, — сказал я, — если будет хорошая погода, мне, возможно, захочется продолжить работу над картиной.
— В воскресенье? — возмутился малыш. — Ведь папа проповедует в воскресенье, и к тому же в воскресенье нельзя рисовать, правда?
— Ну, хорошо, посмотрим, — сказал я, — может быть, я приду послушать, как ты поёшь, маленький Джек.
— Спасибо, большой Джек, — сказал он, и его милые голубые глазки радостно засияли.
— Дункан, кто это там проповедует на берегу? — спросил я.
— Это наш проповедник, — сказал он, — замечательный человек. Он делает много хорошего для этих мест. Видите ли, местным жителям очень далеко ходить в церковь, поэтому он живёт с нами и зимой проводит богослужения в зале, вон там, а летом мы собираемся на берегу, и многие приезжие приходят. Некоторые люди не приходят, но таких как мы больше. У нас очень хорошо поют, в самом деле, хорошо! Я тоже пою в хоре, сэр, — сказал он, — вы бы никогда этого не подумали, но так оно и есть. У меня хороший, сильный голос!
«Наверное, на этот хор стоит посмотреть, — подумал я, — если в нём поют два таких разных человека: большой сильный рыбак и малыш, который пригласил меня прийти».
Я не решил окончательно, пойду я туда или нет. Я не был на богослужениях так много месяцев, я бы даже сказал — лет. Я решил, что потихоньку улизну оттуда, потому что буду чувствовать себя там как рыба, вытащенная из воды. Но когда наступил следующий день, казалось, все вокруг воспринимают как должное, что я иду вместе с ними. Полли проснулась рано и одела маленького Джона в его самую лучшую одежду.
— Вы увидитесь с ним в церкви, сэр, — сказала она, когда подавала мне завтрак, — ему всегда нравится ходить в церковь, он всё равно, что золото, благослови его Господь!
Дункан ушёл ещё до того, как я проснулся. Одеваясь, я видел, как он обходит рыбаков, сидящих, как обычно, на скамейках на склоне, держа в руке пачку листочков розового цвета — таких же, как дали мне, — и даёт их каждой группе своих друзей.
Я понял: все ждут, что я приду, и ускользнуть будет очень нелегко. Но если у меня и были ещё какие-то сомнения насчёт этого, они сразу же исчезли в тот момент, когда ровно в половине одиннадцатого двое держащихся за руки малышей подошли к ступенькам, ведущим к двери Дункана. Они объявили Полли о том, что пришли позвать в церковь большого мистера Джека.
Это была Маргори со своим маленьким братом. Маленький Джек вложил свою крошечную пухлую ручку в руку большого Джека и торжественно вывел его из дома.
Было интересно смотреть, как прихожане собирались на песчаном берегу. Людской поток двигался со стороны домов рыбаков к берегу. Там были матери с младенцами на руках или держащие малышей постарше за руку. Группы молодых людей и девушек, босоногих на протяжении недели, а теперь в обуви и чулках. Множество моряков с обветренными лицами. Много загоревших рыбаков. Много пожилых людей, совсем старых мужчин и седых женщин в плотно завязанных белых чепчиках. Были также спускающиеся со стороны гор приезжие, которые в основном Держались поодаль. Сначала они, скорее, напоминали зрителей происходящего, чем его участников. Хотя мои друзья из Йорка стояли впереди, и дети кивнули мне и улыбнулись друг другу, когда увидели, как два маленьких стражника ведут меня на служение, словно на заклание.
Стоял погожий день, песок был сухим. Прихожане сидели прямо на поляне, на густой траве, или располагались на находящихся вокруг песчаных холмиках. Что же касается старой лодки, то на ней был хор. Маленький Джек, убедившись в том, что я благополучно добрался до места, влез на неё и важно встал сзади. В его руках был сборник гимнов, перевёрнутый вверх ногами. Было ясно, что малыш не умел читать. Но он неотрывно смотрел в него и был так серьёзен, что казалось, он понимает в нём каждое слово. Маргори умостилась возле меня, чтобы присматривать за мной на тот случай, если я сделаю хоть малейшую попытку убежать, прежде чем закончится служение.
Около одиннадцати часов, когда на поляне собралось довольно много людей, пришёл её отец. Это был мужчина примерно сорока лет, и, глядя на его лицо, я подумал, что он встретился в жизни со многими испытаниями. Но когда я разглядел его получше, мне показалось, что все неприятности, какими бы они ни были, закончились. Он напоминал мне корабль, который пережил сильнейший шторм и теперь стоит на якоре в спокойной гавани. С одной стороны, я видел на его лице следы какой-то глубокой печали, но в то же время, он выглядел более счастливым и умиротворённым, чем все окружающие люди. Говоря точнее, у него было самое умиротворённое лицо из всех, какие я когда-либо видел. Он не был образованным человеком или тем, кого люди называют джентльменом. Но было в нём что-то особое, что сразу же заставляло думать о том, что он был необычным человеком с необычной историей. Его лицо так заинтересовало меня, что я пристально разглядывал его, вместо того, чтобы найти гимн, который он назвал. Его маленькая дочка вернула меня к моим обязанностям, завладела сборником гимнов, который дала мне в начале служения, нашла нужную страницу и своим маленьким пальчиком указала на строчку.
Это был призывный гимн, пели его очень громко и неправильно. Я бы даже сказал, что такое пение вызвало бы у меня улыбку, если бы я услышал его в другом месте. Но в то утро в нём не было ничего смешного. Глядя на загорелых рыбаков, снявших свои непромокаемые кепки, на открытое лицо проповедника, и заметив, что даже такие дети, как маленькая Маргори возле меня, поют всем своим сердцем и всей душой эти простые трогательные слова, я почувствовал себя необыкновенно торжественно.
Затем настало время молитвы. Мне казалось, что проповедник молился Тому, Кого мы не видели, но Кто находился среди нас. Это была очень простая молитва, но в ней изливались все его чувства к Богу, и когда сердца рыбаков наполнились этими же чувствами, их уста тихо произнесли «аминь».
Затем следовала проповедь. Могу ли я назвать это проповедью? Это был, скорее, призыв, чем проповедь или даже обращение. В ней не было никакого высокого слога, сложных слов или высокопарных предложений. Она была точно такой же, какой была его молитва — слова, идущие из глубины его искреннего сердца. В молитве его душа взывала к Небесному Отцу. В словах, которые мы услышали потом, его душа взывала к нам, его земным братьям и сёстрам.
Когда он говорил, среди присутствующих воцарилась тишина. Матери успокоили своих малышей, дети постарше сидели, глядя на него. Даже те приезжие, которые стояли в стороне, подошли поближе, чтобы услышать его.
— Дорогие друзья, кто вы такие? — начал он. — Об этом мы сегодня поговорим. Кто вы такие? Как много самых разных ответов вы мысленно можете дать на мой вопрос! Вы говорите: «Кто я такой? Я — рыбак, сильный и энергичный человек, привыкший к тяжёлому труду и опасностям», «Я — многодетная мать, работающая с утра до ночи», «Я — школьник, изучающий то, что поможет мне найти свой путь в этом мире», «Я — занятый торговец, я много тружусь, чтобы заработать деньги. Я должен приходить в это тихое место, чтобы укрепить свои иссякающие силы», «Я — художник с огромным желанием добиться успеха в будущем», «Я — старик, переживший множество штормов, но теперь мой труд завершён. Я слишком стар, чтобы ловить рыбу, я слишком устал от тяжёлого труда», «Я — джентльмен без определённого занятия, приятно бездельничающий в этом деловом мире», «Я...», — и он посмотрел на своего маленького Джека, стоящего в заднем ряду на старой лодке, — «Я — ребёнок, который ещё не знает, что ждёт меня в этой жизни».
Дорогие друзья, вот некоторые из ваших ответов на мой вопрос. Как вы думаете, могу ли я найти один ответ, одно описание, которое подойдёт всем вам: рыбакам, матерям, мальчикам и девочкам, художникам, торговцам, джентльменам, старикам и маленьким детям? Да, я могу сделать это. Если бы я мог дать каждому из вас сегодня листок бумаги и карандаш, все вы могли бы написать мне то слово, одно понятие, которое описывает каждого из нас: старого, молодого, богатого и бедного. Все вы без исключения могли бы написать эти слова: «Я — слуга». Я, проповедующий вам, — слуга; все вы, слушающие меня, — слуги.
«Непонятно, к чему он ведёт, — подумал я, — я думал, он скажет, что все мы — грешники, и мы являемся ими. Но слуги! Я не думаю, что я чейнибудь слуга!»
— Все мы — слуги, — продолжал он. — Но не все мы одинаково служим. Когда Бог и ангелы взирают сегодня на этот берег, они видят множество слуг, собравшихся вместе. Но они также видят, что у нас не один и тот же господин. Они видят то, чего мы не видим, — разделяющую нас черту. По одну сторону от черты Бог и Его ангелы видят одних слуг — в Книге Божьей они названы слугами греха.
По другую сторону от черты Бог и Его ангелы видят других слуг, слуг Христа.
А к каким слугам относишься ты, дорогой друг? Ты, рыбак, стоящий здесь, на берегу, кто ты? Кто ты, маленький ребёнок? Слуга греха или слуга Иисуса Христа?
Ты говоришь: «Как я могу это сказать? Откуда мне знать, по какую сторону от черты я стою? Это может знать Бог, могут знать ангелы, но откуда это знать мне?»
Это нетрудно узнать. Это так просто, как только может быть. Слуга греха послушен своему господину. Им правит грех. Он угождает своему греховному сердцу. Им повелевают его желания. просыпается утром и спрашивает себя: «Что я хотел сегодня сделать?» И если грех, живущий в его сердце, побуждает его сделать то, что противоречит Божьей воле, он без колебаний делает это. Повелевает грех. Он — слуга греха.
Слуга Христа послушен своему Господину. Христос правит им. Он живёт так, как угодно Христу. «Как Христос хочет, чтобы я поступил?» это правило, которое им руководит. Он просыпается утром и спрашивает себя: «Господи, что повелишь мне сделать?» И если его Господин побуждает сделать то, что расходится с его собственными желаниями, он с готовностью, более того, с радостью делает это. Повелевает Христос. Он — слуга Христа.
В конце он обратился к каждому присутствующему с призывом:
— Вы находитесь по одну или по другую сторону, — сказал он. — Мой друг, где находишься ты? Ты служишь греху или ты служишь Христу? Кто твой господин? По какую сторону от черты стоишь ты?
Я не помню всего, о чём он говорил в тот день, но я знаю, что его слова заставили меня почувствовать себя очень неуютно.
Прихожане медленно расходились в разные стороны, а я решил прогуляться по берегу, пока Полли готовила для меня обед.
«Да уж, — подумал я, — неплохо он говорил, и я рад, что те рыбаки слушали его. Наверное, в этих местах любят частенько выпить, и я полагаю, предостережения им не помешают».
Я старался не применять эти слова по отношению к себе и забыть их. И как только я снова вспоминал вопрос, который проповедник повторял так часто, «Кто ты такой?», я мысленно отвечал на него: «Я — бедный художник, проводящий отпуск в бухте Рансвик, но я не собираюсь забивать себе голову мрачными мыслями».
В честь этого дня Полли приготовила отличный обед, и я отдал ей должное. Потом я решил пойти в Стейтс и провести остаток дня, обозревая местность. Я привык рисовать в воскресенье, но только один художник рисовал в тот день, и Дункан и Полли были настолько потрясены при виде его, что я не рискнул сделать то же самое. Я насладился прогулкой по склонам и вернулся назад в добром расположении духа, полностью, как я полагал, стерев из своей памяти слова проповедника.
