Ор. Название: Christie, the King's Servant (O.F. Walton)
Перевод с английского: N/A
© Христианское просвещение 2002
Серия: Семя веры 5
Глава: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12
НЕОБЫЧНАЯ МУЗЫКА
Я хорошо отдохнул в своей необычной маленькой спальне, хотя проснулся рано от потока солнечного света, струящегося через окно. Проснувшись, я вскочил и осмотрелся вокруг. Солнце поднималось над морем, разливая по его поверхности поток золотого света.
Я быстро оделся и вышел из дома. Вокруг было немного людей, потому что рыбаки ещё не вернулись с ночной ловли. Утёс выглядел ещё более красивым, чем накануне, и в лучах солнечного света все цвета вокруг казались более ясными и чёткими. «Наилучших результатов я достигну утром, — подумал я, — и мне лучше прямо сейчас пойти и выбрать то, что я буду рисовать, чтобы после завтрака я мог сразу же приступить к работе».
Невозможно сказать, сколько ступенек, ведущих вверх, и сколько — ведущих вниз, я преодолел, прежде чем пришёл к определённому решению. Но наконец я нашёл место, которое казалось мне жемчужиной всей этой местности. На переднем плане виднелась старая лодка, которой уже никто не пользовался, на ней сохла большая рыболовная сеть, покрытая поплавками. Позади неё возвышались горы с островками травы, клочками земли и растущим на них дроком, высокими жёлтыми растениями горчицы и золотистой амброзией. Вырубленные в скале ступеньки вели вверх к белому домику с крышей из красной черепицы. Перед ним был маленький сад с пёстрыми розами и георгинами. У ворот стояло несколько босоногих детишек. Они кормили цыплят и утят. На верхней ступеньке спала большая собака. На невысоком заборе, окружавшем сад, в лучах утреннего солнца грелся чёрный кот. Эта сцена показалась мне очень красивой, и я решил поскорее вернуться за своими кистями.
Поспешно вернувшись к своему домику, я увидел, что Полли готовит для меня завтрак, а маленький Джон наблюдает за ней. Он сидел в своей длинной ночной рубашке, свернувшись калачиком в кресле отца. «Я — папа», — сообщил он мне, как я только вошёл.
Для меня был приготовлен маленький круглый стол, покрытый безупречно чистой скатертью. На нём стоял маленький чёрный чайник, белая с позолотой чашка и блюдце, на которых я увидел написанную позолоченными буквами надпись «Подарок от Уитби». Моя тарелка была украшена прекрасным изображением церкви в Уитби во время грозы.
Конечно же, была сельдь, а также Полли испекла для меня горячие пирожные, те, которые вы никогда не встретите за пределами Йоркшира. Они уже были намазаны маслом и лежали завёрнутые в чистую салфетку перед камином. Как только я вошёл, Полли приготовила чай, а потом с маленьким Джоном на руках вернулась в спальню. Я же с прекрасным аппетитом приступил к своему завтраку.
Я немного не закончил еду, когда услышал громкий крик со стороны берега. Женщины и Дети, парни и девушки, пробежали мимо открытой двери с возгласами: «Лодки! Лодки!»
Полли впорхнула в кухню, схватила красную кепку маленького Джона, натянула её ему на голову и сбежала вниз по ступенькам. Я прервал свой завтрак и последовал за ними.
Это было удивительное зрелище. Рыбацкие лодки приближались к берегу, и почти все жители городка пришли встретить их: жёны, дети рыбаков и приезжие собрались возле небольшого причала. У большинства в руках были блюда или тарелки, так как сельдь можно было купить прямо с лодок. Здесь была и семья из Йорка. Они, поприветствовали меня, как старые друзья.
После того как население городка было полностью обеспечено рыбой, остаток сельди упаковали и отправили поездом для продажи в других местах. Это была прекрасная, исполненная жизни картина, и я пожалел, что не захватил с собой блокнот для зарисовок. Мне казалось, что возвращение рыбацких лодок могло стать замечательной темой для картины.
Дункан был тоже слишком занят, чтобы хоть зглянуть на меня, пока вся рыба не была выгружена, пересчитана и упакована. Но у него нашлось время, чтобы сказать пару слов маленькому Джону. Когда я заканчивал завтракать, он вошёл в дом с ребёнком, сидящим у него на плечах.
— Доброе утро, сэр, — сказал он, — как вам нравится наша бухта сегодня утром?
Он остался удовлетворён моим ответом и сел позавтракать. Я ушёл, чтобы приступить к работе. Был прекрасный день, и я с радостью ожидал того, что мне предстояло делать. Я нашёл тенистое местечко как раз у стены дома, так, чтобы моя картина была в лучах солнечного света, а я со своим мольбертом в тени. Выбранное мною место мне понравилось ещё больше, чем до завтрака, и вскоре я уже усердно трудился.
Я сделал наброски для картины и начал рисовать красками, когда услышал голоса над своей головой. Вскоре я понял, что речь шла обо мне.
— Да, очень похоже, — сказал один голос. — Смотри, ну, смотри же. Вон дом Бетти Грин, кот миссис Минни, скамейка и старая лодка.
— Дай мне посмотреть, Маргори, — сказал другой голос. — Это тот, старый, с седыми волосами и длинной-длинной бородой?
— Нет, этот молоденький, у него тёмные волосы и совсем нет бороды.
— Дай же мне посмотреть. Да, я вижу его. Он мне нравится гораздо больше, чем тот, старый. Смотри, какие у него красивые румяные щёчки.
— Тихо! Он услышит, — сказал другой голос. — Ты, непослушный мальчишка! Я знаю, что он уже услышал. Я вижу, как он смеётся.
При этих словах я вскочил и оглянулся, но не увидел ничего, кроме стены сада и разросшегося куста, который рос как раз за стеной.
— Эй, кто там? — закричал я.
Но в ответ была мёртвая тишина. И поскольку никто не появился и ничего больше не произошло, я сел и продолжил рисовать.
Мимо проходило много людей. Они пытались взглянуть на то, что я делаю. Одни на ходу бросали взгляд. Другие останавливались за моей спиной и молча наблюдали. Некоторые переговаривались друг с другом насчёт моей картины. Один Или двое посоветовали мне выбрать более удобное место для обозрения нижней части горы, полагая, что цветовая гамма будет более насыщенной. Дети, которыми я приехал в это место, казалось, чувствовали себя моими соучастниками.
— Давай подойдём и посмотрим на нашего художника, — сказал Боб, обращаясь к Гарри, его картина будет самой лучшей.
Им так нравилось наблюдать за мной, они были так взбудоражены тем, что я делал, что впоследствии мне часто приходилось просить их отойти куда-нибудь в сторону — так сильно они хотели видеть каждое движение моей кисти.
Я остался очень доволен своей утренней работой и вернулся назад весьма голодным и вполне готовым приступить к вкусному обеду, который приготовила для меня Полли. После обеда солнце находилось не там, где было необходимо для моей картины, но я решил сделать наброски переднего плана и приготовиться к работе, предстоявшей следующим утром.
Я был полностью поглощён этим, когда вдруг неожиданно услышал звуки музыки, если это можно было назвать музыкой. Это были очень необычные звуки. Сначала я не мог понять, откуда они доносятся. Было очевидно, что звуки издавались не духовым инструментом; я также был уверен, что это не были гармоника или аккордеон. Звуки продолжались на протяжении минуты или двух, а потом внезапно прекратились, для того чтобы зазвучать ещё громче через несколько секунд. Временами я узнавал некоторые отрывки какой-то мелодии, а потом следовали лишь отдельные ноты. Может быть, это был ребёнок, просто бренчавший на фисгармонии? Но нет, это совсем не походило на игру на инструменте этого типа. Это были раздражающие, тревожные звуки, они продолжались так долго, что начали мне надоедать. Я начал нервно притопывать ногами, когда после короткого перерыва услышал, что они вновь зазвучали. Казалось, что звуки раздаются из-за стены дома, около которой я сидел. Так продолжалось время от времени на протяжении всего дня.
Наконец через какое-то время я начал различать аккорды, которые кто-то пытался сыграть. Я узнал пару фрагментов старой песни французских республиканцев, «Марсельезы». И вдруг я почти испугался, услышав то, что зазвучало потом, — это была мелодия, знакомая мне с раннего детства. «Дом, милый дом» — это была любимая мелодия моей мамы. Слыша её, я всегда думал о ней. Множество раз она напевала мне эту мелодию, чтобы я уснул. Когда мне было пять лет, я заболел скарлатиной, и мама ухаживала за мной. И когда мне становилось плохо, и я капризничал, на, моя красивая, светловолосая мама, пела её мне. Даже сидя перед мольбертом, я видел её перед собой. Она сидела у изножья кровати, солнечный свет струился на неё через наполовину затемнённое окно, и это делало её в моём мальчишеском воображении похожей на ангела. И я всё ещё слышал её голос и ту нежную песню, которую она напевала мне: «Дом, милый дом, нет места лучше дома».
Особенно я запомнил одну ночь, когда она склонилась на колени около моей кровати и молилась о том, чтобы она могла встретиться со своим мальчиком в сияющем городе, в небесном доме, который был самым лучшим и самым светлым до мом. «Интересно, что бы она подумала обо мне сегодняшнем, — подумал я, — и увидит ли она меня там когда-нибуд». Я очень сильно в этом сомневался. Мне казалось, что сейчас я был очень-очень далеко от дома, небесного дома.
Вскоре после моей болезни мама умерла, и я знал, что она ушла жить в тот прекрасный Дом, о котором так часто беседовала со мной. Я остался здесь, а моя тётя, которая меня воспитывала, не заботилась о подобных вещах. Я научился смотреть на мир и жизнь с её мирской точки зрения и забывал искать прежде всего Царства Божьего. О, если бы только моя мама моя красивая, милая мама знала обо всём этом Так думал я в тот день. И вдруг мне подумалось о том, что, наверное, она знает, и при мысли об этом я почувствовал себя очень неуютно. Более чем когда-либо я захотел, чтобы этот старый трескучий инструмент, что бы это и было, замолчал.
Но, несмотря на моё желание, необычные звуки не умолкали, и снова и снова мне приходилось слушать «Дом, милый дом». И каждый раз меня переполняли воспоминания, возвращая назад к словам и мыслям, которые я считал забытыми. И было что-то ещё — тихий слабый голос, звучащий внутри меня, обвинявший меня в том, что я забыл не так мою маму, как Бога моей мамы.
Я искренне желал выбрать для своей картины другое место. Но работа продвигалась хорошо, и я понимал, что перемена места будет большой ошибкой. Я надеялся, что кто-то, мужчина, женщина или ребёнок, кто издавал эти ужасные звуки, завтра найдёт для себя другое заня тие и оставит меня в покое.
На следующий день мои желания были исполнены — меня никто не беспокоил, и ничего особенного не произошло в тот день, не считая того, что работа над картиной продвигалась вперёд. Затем были два пасмурных дня, во время которых я рисовал в моей маленькой комнате и не возвращался на место около стены сада.
На протяжении этих пасмурных дней я довольно часто видел Дункана. Он приходил и садился за моей спиной, когда я рисовал, и рассказывал мне о штормах, кораблекрушениях и других ситуациях, когда за людьми отправляли спасательную шлюпку, и о том, как с её помощью удавалось спасти жизнь многим людям.
— Вы видели её, сэр? Вам нужно пойти и взглянуть на нашу шлюпку. Она лежит под навесом там, внизу на берегу — хорошо обтёсанная и устойчивая на воде маленькая лодочка, на которую приятно взглянуть!
— Вы, наверное, сами были во многих штормах, Дункан? — сказал я.
— Штормах, сэр? Я почти всё время живу в них с тех пор, как родился. Много-много раз я думал, что больше никогда не увижу землю. Я не сильно-то об этом заботился, когда был молодым парнем. Знаете, мои отец и мать умерли, и если бы я пошёл ко дну, то не было бы никого, кого бы могло это, как вы говорите, огорчить. Но теперь всё не так, сэр, вы же видите.
— Да, — сказал я, — теперь есть Полли и маленький Джон.
— Именно так, сэр, Полли и маленький Джон, да благословит их Господь. И каждый раз, когда бушует ветер и волны стремятся прямо в лодку, думаю о моей бедной жене, оставшейся дома, и о том, как каждый порыв ветра проносится по её сердцу, и как она стоит на коленях около кроватки маленького Джона, молясь о том, чтобы Бог вернул домой их папу живым и здоровым. И мне известно, сэр, лучше, чем мне известно что-либо другое, что Всемогущий Бог слышит её и отвечает на её молитву и в целости возвращает меня на берег. А Полли и маленький Джон стоят вон на том камне, напряжённо вглядываясь в даль и желая увидеть лодки, а потом бегут вниз, почти в воду, чтобы снова встретить меня. Да, этим отличается жизнь женатого человека, сэр, не правда ли? Понимаете, не умереть и не остаться там, как я думал раньше. Я не боюсь умереть, — добавил он кротко и благоговейно, сняв свою непромокаемую кепку. — Я знаю, в Кого верю.
— Мужественный вы человек, Дункан, — сказал я, — если говорите, что не боитесь умереть. Я недавно находился у кровати умирающего человека и...
— И почувствовали, что не хотели бы оказаться на его месте, — продолжил Дункан мою мысль, когда я остановился. — Нет, наверное, я бы не сказал, что не боюсь этого. И это так естественно, сэр. Я часто думаю о том, что мы рождаемся с мыслью об этом и ничего не можем изменить, как могли бы изменить что-то другое после нашего рождения. Но я имею в виду, что не боюсь того, что будет со мной после смерти. Возможно, сэр, она напоминает тёмный туннель, но в конце него всегда есть свет
