© Фриденсштимме 1990
Серия: По Следам Веры 2
Розповідь: Под могучим дубом - Василь и его знакомство с Иисусом - Павел Смоленый - Кукольная швея
Глава: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8
ВО СВЯТОЙ ОБИТЕЛИ
Однако прихожане, сердцем правильно понявшие своего батюшку, такую расправу с ним, хотя бы и со стороны владыки, не одобрили. Они не согласились, что наказание его было заслуженным. Решение своего владыки они сочли не только слишком строгим, но даже, страшно подумать, и несправедливым, и толпами стали ходить в монастырь, чтобы повидаться со своим духовно обновленным батюшкой, настоящую и прошлую жизнь которого они знали. Прежде он выпивал, был горд, самолюбив, а теперь, когда стал говорить чистую евангельскую правду, его бедного наказали и загнали в монастырь.
В монастыре отец Митрофан тоже не унялся. Службу Божию ему служить не разрешали, и слова поучения говорить не позволяли, но зато во дворе он был полным хозяином положения. Подойдут, бывало, к нему люди под благословение, а он и начнет им говорить о покаянии, об оставлении грехов и вере во Христа, как личного Спасителя. Но ведь это значило — не надейтесь, мол, на все ваши монастыри и их службы и обряды! А с чего же тогда стали бы жить священнослужители и монашествующие — об этом отец Митрофан как будто и не думал...
Один раз в трапезной за столом он встал и начал во всеуслышание:
— Отцы и братия, от имени Господа Иисуса Христа и в любви моего сердца призываю вас: время нам остановиться и начать новую жизнь — жизнь христианскую, которая есть благоухание Христово, а не чревоугодие! Довольно нам быть доносителями и тайными агентами власти! Ведь Господь Бог все видит и все знает и непременно воздаст каждому из нас по делам нашим!
Тут внезапно загремел диаконский бас и сразу заглушил дряхлый батюшкин тенорок. Диакон попросил у архимандрита благословения запеть молитву. Грянуло дружное "Царю Небесный Утешитель..."
Об этой выходке вольнодумца отца Митрофана заговорила вся монастырская братия; каждый толковал ее по-своему. Одни говорили, что за такое кощунство в тюрьму бы его; другие же утверждали, что в его словах была доля правды, которую нужно было бы выслушать до конца. Были даже и такие, что одобряли высказанное. Последние, правда, говорили об этом только шепотом на ухо.
Отец Варсонофий не замедлил вызвать к себе на собеседование дерзкого батюшку, для чего на архимандритовой веранде был поставлен плетенный стол и пять таких же кресел с мягкими подушечками на них. Кроме отца Митрофана были приглашены еще три иеромонаха: отец Колхидбс, миссионер из Греции, отец Пайсий, монастырский казначей, и отец Иуст, архимандритский секретарь.
Веранда выходила прямо в архимандритский сад с тенистыми деревьями и разнообразными цветами. Росли здесь и чайные розы всяких цветов, которые своим благоуханием наполняли весь дом. Были различные причудливые цветы и многие другие растения. Всех не перечесть. Говорили монахи, что архимандрит не только любит цветы, но и делает из них лекарство. Розы и георгины он часто дарил приезжавшим в монастырь почетным гостям — княгиням, графиням, а иногда и богатым Киевским купчихам. Человек он был политический.
Перед началом собеседования отец Колхидос погречески прочел молитву: "Царю Небесный".
Затем наступило тягостное молчание. Каждый думал свое, и все друг друга немного побаивались. А говорить надо было непременно, для того и сошлись. Наконец, первым заговорил архимандрит, как и полагается хозяину:
— Дорогой отец Митрофан, уважая ваше преподобие, я хотел совсем вас не беспокоить своими вызовами и, быть может, не очень приятными вопросами да расспросами. Да и кто такой я, чтобы беспокоить вас, старого служителя церкви православной. Однако, считая своим долгом и повинуясь велению своего архипастыря, я вынужден на сие. Вы сами знаете, что его высокопреосвященству было угодно прислать вас в нашу обитель, чтобы, — тут он запнулся, но скоро поправился и продолжал, — о вашем поведении извещать его, хотя бы изредка. Я просил бы вас чувствовать себя с нами по- братски, ибо сие собеседование не должно было бы повести к какой-либо полемике. Просто, по-братски, побеседуем о том, как совершать свое служение, чтобы наша мать, православная церковь, не страдала от нашего невоздержания и гордыни...
— Отец архимандрит, — перебил его отец Митрофан, — к чему эти введения? Ведь вы же сами предупредили, что о всем этом будет донесено начальству. К чему же весь этот маскарад? Прямо к делу, да и только!
— Здесь никакого маскарада нет, отец Митрофан, будьте уверены в этом. Донесений же вам бояться нечего. За отеческое наказание мы должны быть только благодарны. Нельзя же нам, дорогой отец Митрофан, оставлять учения святых отцов церкви и идти в какую-то ересь! — ласково произнес архимандрит.
— А что такое учение святых отцов, раз у нас пренебрежено учение Господа Иисуса Христа? Кто из нас поучается в святом Евангелии и проповедует оное своим ближним? Учение святых отцов хорошо на своем месте, но не надо давать ему почет выше Евангелия Христова. Христос сказал: "Где вас двое или трое во Имя Мое соберутся, так и Я посреди вас..."; "Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам." Как видите сами, отец архимандрит, здесь про учение святых отцов нет ни слова, а все лишь про учение Господа Иисуса Христа, тогда как вы только и твердите о святых отцах, которые, как нам известно, сами непрестанно воевали друг против друга из-за человеческих почестей! Лучше учение Господа, чем человеческое.
— Обождите, отец Митрофан, — прервал его отец Колхидос, — уж если говорить о Евангелии, то лучше бы вручить первенство мне, как природному греку, на чьем языке и были писаны все Писания...
— Оно-то так, батюшка, — перебил его отец Митрофан, — они-то были писаны на твоем языке, да почему-то только ты их не читаешь! Если бы ты читал святое Евангелие, то не был бы миссионером-спорщиком, но был бы миссионером мира и Царствия Божия!
— Отец Митрофан, — сказал отец Паисий, — ты слишком горячишься. Из твоих речей видно, что ты всех нас считаешь какими-то обманщиками, духовными ворами...
— Отец Митрофан, вы слишком погорячились и не дали мне досказать мою мысль, — негодующе перебил казначея архимандрит. — Ведь я только хотел объяснить вам цель нашего братского собеседования. Разве церкви полезно ваше губительное юродство, которое порочит святую православную церковь и бесчестит ее святителей?
Лицо архимандрита покраснело и глаза начали метать молнии. Знающие его без слов понимали этот взор и боялись его, как огня, но отец Митрофан этого не знал. Он обратился спокойно к архимандриту с такой речью:
— Прошу покорнейше, ваше высокопреподобие, извинить меня; может, я и невежда в слове, но ни в коем случае не корчу из себя какого-то юродивого. Я, хотя и считаюсь у вас ненормальным, но вполне уверен в своем здоровом рассудке, который по милости моего Господа начал просвещаться Духом Святым и Словом Христа. Боже меня сохрани от какого бы то ни было притворства! А что я говорю, говорю истину, в которую начал по откровению Господа верить всем сердцем!
Отец архимандрит направил на него свой гневный взгляд и долго в упор смотрел ему прямо в лицо, точно желая загипнотизировать его. Но отец Митрофан ни на какие гипнозы не обращал внимания и продолжал свою искреннюю исповедь. — Я убедился на личном опыте, отец архимандрит, что наши святители — очень хорошие светильники, но только без огня. Им необходимо прикоснуться к зажженной свече, а сия-то горящая свеча есть наш Господь Иисус Христос. Нам известно, что и лед блестит на солнце, тогда как сам по себе он темен и холоден. Так и всякий наш святитель. В ком Дух Христов, тот светит Христовым миром и любовью, а без Духа Христова мы все со всем нашим учением — тьма и мороз. Вот, обратите свое справедливое внимание на нашу монастырскую жизнь, а она-то главный столп православия. Неужели вы будете уверять, что здесь в нашем монастыре настоящая христианская жизнь? Да, нам здесь живется куда удобнее, чем в любом городе, даже любому купцу: меньше трудов и больше доходов. За что бы ни продал — сто процентов прибыли есть. А разврата ведь и здесь сколько угодно хватает! Хватает для всех желающих! А что мы, отцы, кушаем стерлядь, осетрину, севрюгу, паюсную икру вместо телятины или бифштекса, так это для Царствия Небесного безразлично! У кого из здешней братии нет в келье полуштофа, настоечки или отменной малороссийской колбасы, кроме разве послушников.
— Это мерзость! Это гнусно! — закричал отец архимандрит. — Даже в святом Евангелии сказано:
"Не судите, да не судимы будете", а вы осуждаете!
Сказав это, он встал и быстро скрылся в свои покои. За ним последовали и прочие отцы. Только отец Иуст, все время молчавший, обратился теперь к отцу Митрофану и стал шептать ему на ухо:
— Дорогой брат, и что тебя так далеко загнало? Я не враг тебе, брат ты мой! Бог свидетель, что я твой друг! Скажи, дорогой мой, что тебя так озлобило против матери православной церкви? Я не верю, и не может быть, чтобы тебя подкупили католики или кто иной!
Отец Митрофан с болью в сердце смотрел и слушал этого наивного ребенка с седой бородой, который всю свою жизнь провел за стенами этой пустыни. Он ночами читал святые книги, но никогда еще не держал в руках Нового Завета на своем родном языке. Хотя он знал на память много псалмов, но все это на церковно-славянском языке, из которого, кроме красивой словесной музыки, в нашу русскую головушку мало что вмещается. Отец Митрофан с искренней братской любовью обнял и поцеловал это старое дитя, говоря:
— Вот тебе, милый брат мой, вместо ответа!
