© Фриденсштимме 1990
Серия: По Следам Веры 2
Розповідь: Под могучим дубом - Василь и его знакомство с Иисусом - Павел Смоленый - Кукольная швея
Глава: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8
"СТАРАЯ КОЗА"
Как ни разгоняли "штундов-баптистов" в Лужищах, все-таки бедному батюшке отцу Митрофану пришлось расстаться со своим любимым приходом и переселиться в другое село уже Черкасского уезда. К его неприятностям прибавилось еще и то, что новый приход попался ему не только бедный, но и бесконечно запущенный. Его предшественник, отец Феодосии, был пьяницей, в полном смысле этого слова, и ни о чем не заботился. Штукатурка на церковном доме облупилась, сараи обветшали и местами не имели крыши; плетни были с большими проломами, гумно в полном беспорядке; сад зарос бурьяном, на деревьях находились большие гнезда гусеницы — губительницы плодов, а на стволах — большие грибы. Даже поля стали бездоходными, а ведь чернозем был прекрасный — поповская земля.
Сам же покойный отец Феодосий умер как бездомный. Шалуны, уличные ребята, напоили его, как говорят, до "зеленого змея", и выпроводили из хаты: "Иди, мол, батюшка, как-нибудь добредешь!" Они думали, что он хоть и поспотыкается, но все же доберется до своего дома, а вышло иначе. Он, бедный, своротил в пустой переулок и пошел из села к гумнам; свалился под стрехою маслобойни и там его позже нашли замерзшим. Посердились старики на ребят, побранились, но кто знает, чей сын больше виноват? Так и погиб бедный батюшка, а матушка после похорон переехала в Киев и постриглась в монахини. Вот тут-то преосвященный владыка и назначил отца Митрофана, как лишившегося своего прихода из-за этих "штундов-баптистов", которым он, как сам не раз хвалился, показал такую "ижицу", что и другим стало жарко.
Долго смотрел отец Митрофан на свое новое наследие и в недоумении разводил руками. Наконец, позвал церковного старосту и приказал ему немедленно привести в порядок все церковное имущество: дом, двор, гумно и сад.
Уже до восхода солнца на поповском дворе слышны были стук топоров, шум кровельной соломы, треск хвороста, а в саду веселый смех молодежи, которая вскапывала землю, очищала стволы деревьев, сжигала гнезда гусениц и удаляла сухие ветки. К вечеру все было готово. Сарай перекрыли новой соломой, а плетни так искусно починили, что неопытный глаз мог принять их за новый. На дом был наложен первый слой штукатурки и поправлены полы. Что все это значит для целого села? Игрушка — ни больше, ни меньше. Через неделю, когда новый батюшка приехал в село со своей матушкой, все было как новое.
И все же суровый вид батюшки сразу же оттолкнул от себя прихожан. Многие говорили:
— Хоть и пьяница был покойный отец Феодосии, а все же человек он был ласковый, а к этому и подступить нельзя.
Тяжелые испытания ждали отца Митрофана на новом месте.
— Люди здесь, — говорил он, — не то, что были в Лужищах. Здешний мужик, подходя к тебе, не снимает шапку за двадцать шагов. Подойдет вплотную, да и только чуть поднимет ее и скажет: "Добрый день, батюшка!" — а шапка уже опять на голове. Стоит как перед равным, и держит себя за пани-брата. К тому же и скупы они безмерно, за каждую требу торгуются. Даже за венчание не хотят платить больше пятнадцати рублей. Ужасный народ!
Догадывался отец Митрофан, что здешний сельский учитель смутьян. Перед батюшкой юлой юлит, а за глаза — вооружает мужичков против него.
Однако самым страшным ударом явилась для него болезнь матушки. Хотя и наступили уже теплые дни, но ночи были еще очень свежие. Бедная матушка простудилась и начала кашлять, да так кашлять, что при всем своем желании фельдшер никак не мог ей помочь. Был и сам земский врач, но кашель все усиливался, становился все более громким и бил "как в кадушку". К тому же еще и новая беда привязалась: началось сильное сердцебиение. Больная при наступлении осени совсем свалилась в постель, с которой так и не встала. Мирно отошла в вечность.
Этот удар выбил батюшку из колеи. Теперь уже многие стали замечать в нем перемену к худшему. Его голос начал слабеть и издавать какие-то дикие вибрации, лицо стало багроветь и щеки опускаться к нижней челюсти, веки опухли и навалились на глаза, так что почти совсем закрыли их. Нос покраснел и разбух, а жиденькая бородка на большом лице батюшки издали производила впечатление, что он не умыт; волосы на голове стали похожими на войлок — вероятно, он их не расчесывал.
На богослужении он стал ошибаться возгласами. Один раз, при погребении старушки — и что такого ему взбрело на ум, — когда псаломщик выводил трудные ноты минорного "Святый Боже, святый, крепкий", он начал притоптывать ногами и как бы танцевать. Капитон, церковный староста, глядя на это, не удержался и прямо сказал:
— Одного пьянчугу Господь убрал от нас, другого прислали! И где они их берут!
Ошибся Капитон. Отец Митрофан не был пьянчугой. Он был примерным батюшкой, хотя, правда, не прочь был выпить рюмочку хорошей настойки. Он пил ее постоянно, но только для аппетита. А подкосили его потеря богатого прихода и особенно последнее горе — смерть матушки. Ах, это могут понять только те, которые сами пережили подобное!
О батюшкиных странностях уже заговорили кругом, но все еще было терпимо. А вот на красной горке во время повиновения родителей, когда нужно было петь "Вечную память", он затянул (просто смех и горе) "Многая лета", да еще таким заунывным тенором, что многие засмеялись, а одна молодая женщина повернулась к своей соседке и сказала:
— Вот теперь уж батюшка запел по-настоящему, как наша старая коза.
Слово оказалось крылатое и к вечеру облетело все село, так что молодежь на улице уже заливалась дружным хохотом, все повторяя: "Наш батюшка дерет, как старая коза". И это сравнение осталось за ним до конца его служения в селении. Плохо жилось отцу Митрофану на новом месте. Помимо всего другого он сам начал болеть. Осенью разболелись почки и фельдшер отправил его в город в больницу, где он провалялся больше полгода. Но зато в больнице случилось с ним такое, что он вышел оттуда совершенно новым человеком.
