© Фриденсштимме 1990
Серия: По Следам Веры 2
Розповідь: Под могучим дубом - Василь и его знакомство с Иисусом - Павел Смоленый - Кукольная швея
Глава: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7
БЕСЕДА СО СВЯЩЕННИКОМ
Вечером того же дня, управившись со скотом, отец, посоветовавшись с женою, отправился к сельскому священнику, захватив с собою отобранное у Василя Евангелие. Священник давно уже знал, что Василь посещал собрания евангелистов и даже молился вместе с ними. На второй день ему было все сообщено. Об этом знала уже вся деревня.
— Ну что, Григорий, — обратился священник к вошедшему в комнату крестьянину, — наверно, пришел относительно своего сынка?
— Да, батюшка, пришел относительно этого, — проговорил вошедший, садясь на предложенный ему стул. — Я пришел просить у вас, отец Алексей, совета; сам я совершенно ничего не могу сделать.
— Знаю, знаю, Григорий, мне уже давно говорили, что твоего сынка совратили эти неверные нехристи. Все-таки это хорошо, что ты пришел прямо ко мне. Сынок-то твой ведь еще малолетний, с ним, пока он в твоих руках, можно сделать что угодно. Расскажи-ка ты мне по порядку, как он мог попасть туда, к этим еретикам, как они завлекли его к себе? Ах, отцы, отцы, — добавил с глубоким вздохом священник. — Вы должны были бы лучше следить за своими детьми, должны бы стараться, чтобы они сохранили свою святую православную веру и не сделались погаными раскольниками и еретиками, подобными этим штундистам, молящимся Богу перед шаплыками. И откуда они появились в нашем селении? Вот уже третий десяток лет пасу я мое христолюбивое православное стадо здесь в Михайловке, а вот, поди ты, под старость приходится бороться с лютыми волками, явившимися среди моих овец. Ведь и они когда-то были добрыми христианами, особенно Петр Науменко, его я даже в старосты церковные метил, а он взял да и свихнулся в штунду. Теперь он является их вожаком и много приносит мне горя. Не думал я этого, Григорьюшка, не думал... — При этом он погладил свою жиденькую белую бородку. — Ну, что делать! Как зовут твоего сынка-то?
— Василем, батюшка.
— А сколько ему лет?
— Вот скоро минет тринадцать, батюшка, — ответил Григорий.
— Всего только тринадцать годочков, а он уже бросил свою святую православную веру и пошел в еретическую штунду! Когда это было такое на святой Руси! Ну, да видно такой век настал. А как же это все случилось?
— И сам не знаю, батюшка, — начал смущенный крестьянин, чувствуя перед пастырем свою вину в том, что не усмотрел за своим сыном. — Я несколько раз слышал ваши наставления в церкви, как вы говорили об этих штундистах, что они очень вредные люди и что у них чужая, бусурманская, привезенная из неметчины вера. Все это я старался внушить моей жене и сыну. Он тоже их очень не любил. Я сам видел, как он бросал из-за угла в одного из них камнями. Я радовался, что мой Василь сызмальства ненавидит проклятую штунду, но вот вышло наоборот.
— Их всех нужно было бы перебить или сослать в Сибирь, за чем только смотрит наше правительство? Раза два я уже писал на них к приставу, но он все дает им повадку и оставляет в покое; разрушат они мою церковь, разгонят мое стадо, — заметил отец Алексей.
— Нам с женою никогда и в голову не приходило, чтобы наш Василь когда-либо мог сделаться штундой, — продолжал свой рассказ крестьянин. — Но вот как-то осенью вечером ко мне прибежал сынок Ивана Савченко — они живут как раз по соседству с этим штундистским вожаком Науменко — и говорит мне, что он уже не один раз видел, как мой Василь шел на их собрание. Мне прямо не хотелось, батюшка, верить ему, но он утверждал, что Василь находится там и теперь. Бросив все, я прибежал к этой штундистской хате, заглянул в окно: вижу, все стоят на коленях, знать молятся по-своему. Всмотревшись получше, я увидел, что и мой Василь тоже стоит среди них на коленях. Все во мне так и закипело, почти не помня себя, я вбежал в хату и, схвативши сына, вытащил его оттуда. Штундисты гурьбой бросились было отнимать его у меня, но я бил их палкой направо и налево, выбежали соседи и помогли мне уйти. Еще там же по дороге и потом дома я дал ему хорошую взбучку и думал, что он навеки откажется от этих штундов. Он, правда, больше уже не ходил к ним. Мы с женою уже поговаривали, что Василь, наверно, совершенно забыл про них. Но оказалось совсем не так. Наверно, он как-либо украдкой от нас имел с ними встречу. Мы начали замечать, что он, уткнувшись где-либо мордою в угол, молится по-штундистски, без икон и не крестится. Мне хотелось прямо разорвать его, когда я это заметил, но я все терпел, думал, что со временем он оставит всю эту дурость.
Один раз, когда меня не было дома, он начал уговаривать мать пойти с ним на штундистское собрание. Наверно, его научили штундисты. Он говорил, что они очень хорошие люди и что это неправда, будто они молятся, танцуя вокруг шаплыка. Но что они читают Евангелие, говорят о Христе и поют хорошие песни. Я был сильно разозлен, когда мне рассказала жена о его попытке, и строго пригрозил ему, и он, было, снова утих.
Последнее время мы стали замечать еще одно: он каждый день по несколько раз без дела лазил на чердак и просиживал там иногда очень долго. Я начал следить за ним. Сегодня, когда он снова по своему обыкновению забрался туда, я тихонько поднялся за ним. Смотрю, а он, щенок, завернувшись в шубу матери, сидит, уткнувшись носом в какую-то книгу, наверно, штундистскую.
Отобрал я у него эту книгу и дал ему снова хорошую взбучку, которую он, надеюсь, будет всю жизнь чувствовать. Теперь вот я и пришел к вам, отец Алексей, за советом. Принес вам также просмотреть и эту книгу. Сам-то я читать не умею, не учился я сызмальства. Посоветуйте, что мне сделать, как бы отвратить мальчика от этой вредной штунды? — С этими словами, вынув из кармана отобранное у Василя Евангелие, он передал его священнику.
Около получаса перелистывал отец Алексей переданное ему Евангелие, которое, кстати, ему не приходилось читать самому лично с целью Его исследования, но лишь иногда по обязанности. В Евангелии было множество мест, подчеркнутых пером его первым владельцем. Останавливая на них свое внимание, от времени до времени священник пожимал плечами, делая различные гримасы. Григорий все время молча наблюдал за своим духовным наставником. По поведению пастыря он заключил, что эта книга содержит в себе нечто страшное, чего не следует знать православному христианину. Наконец, закрыв книгу и сняв с запыленного нюхательным табаком носа очки, священник проговорил:
— Хорошо, очень хорошо, Григорий, что ты пришел прямо ко мне, а не искал других грамотеев, чтобы прочитать эту книгу. Это действительно опасная штундистская книга. Посмотри, посмотри, какая здесь масса условных знаков и черточек. Тут и черные, и красные, и синие штрихи, все они что-то значат. Опасно это, очень опасно. — При этом он показал несколько подчеркнутых в Евангелии мест. — А тебе, Григорьюшка, вот какой в этом случае будет совет: ты еще раз хорошенько накажи своего сынка и еще строже запрети ему иметь какое-либо общение со штундами. Да и сам получше наблюдай за ним, дабы он не заглядывал туда тайно от тебя. Дай пятачок на конфеты сынку Петра Савченко, так он с радостью будет наблюдать за хатой штундистов и донесет тебе снова, если увидит там твоего Василя. Славного сынка имеет Савченко, вот уже с юности защищает он мать-церковь православную. А эту книгу на глазах Василя брось в печку, пусть она сгорит, это будет самое лучшее. Я же напишу жалобу нашему приставу, пусть накажет штундов, что они начинают совращать даже несовершеннолетних детей. А дальше увидим, как это все будет действовать. Ах, если бы поскорее истребили этих совратителей из нашей православной среды! Да, плохие времена настали, Григорий, плохие. Что-то будет дальше?!
Совет отца Алексея был выполнен с большой точностью. Бедный Василь! Он вновь получил сильную порку отцовским кнутом. Не зажившие еще от не- давних побоев раны были снова разорваны и причиняли еще сильнейшие страдания бедному мученику. Евангелие же через несколько дней было брошено при нем в огонь топившейся печи.
— Смотри, проклятая штунда, если ты будешь снова посещать твоих друзей и молиться по-ихнему, и тебя изжарю в печи, как твою книгу! — угрожающе заметил при этом отец.
Потеря Евангелия была для Василя гораздо тяжелее, чем все отцовские побои и истязания. Без этой Книги Жизни он вновь почувствовал свое полное одиночество. Его молитвенное общение с Господом на чердаке также теперь совершенно прекратилось, так как родители начали следить за каждым его шагом и если замечали, что он где-либо молится, старались сейчас же его наказывать.
